Читать «Сады небесных корней» онлайн - страница 77

Ирина Лазаревна Муравьева

— Везло Алигьери! — Он вдруг вспоминал сухой черный профиль. — Еще как везло! Сношался с женой и детишек рожал, а как становилось то скучно, то грустно, писал про свою Беатриче. И что? И стал знаменитым, и все его помнят! А я? Вот сяду сейчас и начну сочинять!

Старик хохотал, и вошедший слуга его заставал так: в слезах, но хохочущим.

— Вина принеси! Фляга-то опустела! А что Катерина Кемаловна делают?

— Они, барин, кормят-с.

— А, так я и знал. Они сейчас кормят.

— Потом пойдут в церковь. Успенье сегодня.

— А я и забыл! С Леонардо пойдут?

— Они его дома ведь не оставляют-с.

— Жара!

— Так им и жара нипочем-с. К тому же ведь в церкви прохладно.

— И то. Подай одеваться. Я с ними пойду!

— Тогда уж вы, барин, оставьте здесь флягу-с.

Слуга получал зуботычину. Впрочем, беззлобную.

— Петруччио! Ты что позволяешь себе, обормот? Сошлю на конюшню, и будешь там с конюхом кобылам хвосты подрезать! Доиграешься!

— На все ваша воля. Вы — наши отцы, а мы, так сказать, ваши детки-с.

Да Винчи вставал, умывался над тазом, потом быстро нюхал подмышки.

— Что скажешь, Петруччио? Сильно воняет?

— Не то чтобы сильно, но пахнет приятно-с.

— Неси тогда мыло! Духи давай с пудрой!

Петруччио приносил пудры, несколько флаконов духов. «Красную Венецию» в нарядном флаконе с искрящейся пробкой и «Тет-а-тет», привозные. Да Винчи их смешивал, душился обоими. Остальные флаконы с духами подешевле, производства местной фабрики, использовавшей труд детей и подростков, отодвигал с брезгливой усмешкой. Одевался празднично, придирчиво рассматривал себя в тусклом зеркале. Оставался доволен. Отсылал слугу и быстро произносил утреннюю молитву. Потом только шел на ее половину. Входил не стучась. Он знал, что она запирается на ночь, и знал почему. Дом уже пестрел слугами, везде звучали голоса, девки с туго заплетенными под чепцами косами шныряли из кухни во двор и обратно. Мелькали их голые, смуглые локти. Тазы, темно-синие и светло-красные, прижатые к бедрам, казалось, просились на холст живописцу. Теперь ее дверь отперта: безопасно. Она оборачивалась. О, эти волосы! Еще неподобранные и волнистые.

— Как ты почивала? Ребенок здоров?

— Здоров, благодарствуйте.

— Ты идешь в церковь?

— Хотела бы.

— Я хочу тоже.

— Успенье сегодня. — Она чуть краснела.

Он думал: «А ну как она притворяется? Откуда в ней наша христианская вера? Росла в Закавказье, в дыре, прости, осподи, не знала, как шагу ступить, а туда же! И спит под распятьем, и ест под иконой, дитя на ночь крестит!»

Смотрел ей в глаза. Потом в середину высокого горла. И снова в глаза.

— Скажи, Катерина, Царица Небесная к тебе приходила во сне хоть однажды?

— Позвольте мне не отвечать.

— Нет, ответь!

— Зачем вам?

— Ты знаешь зачем.

— Нет, не знаю. — Она задыхалась слегка, отвечая: боялась его, но себя не роняла.

— А я тебе так объясню, Катерина. — И он приближался вплотную. — Ты думаешь, трудно мне дверку взломать? Да проще простого! А я не ломаю! Загадка тебе: почему не ломаю? Сижу наверху, словно ястреб в гнезде, томлюсь по тебе, а ни шагу не делаю!