Читать «Тиберий» онлайн - страница 223

Тиберий украсил свой отрицательный ответ Сеяну многими похвалами в его адрес и намеками на грядущие перспективы. Но все же принцепс опасался, что этот инцидент разлучит его с другом. Однако Сеян повел себя так, будто его отвергнутой просьбы не существовало. Как настоящий профессионал, он не смешивал неудачу в личной жизни с несением государственной службы. Тиберий был очень благодарен ему за такую верность, граничащую с самопожертвованием, и с тех пор стал доверять ему еще больше.

Тогда же принцепс столкнулся с упреками в заносчивости. Поводом послужила инициатива Испании, верхушка которой изъявила намерение возвести храм Тиберию и его матери. Тут-то народ и вспомнил о подобном храме в Азии, где уже отправлялся культ принцепса. Рим снова на разные голоса возмущался порочностью души своего правителя.

Провинциальная знать мечтала лестью заслужить себе привилегии. Как еще она могла отличиться! Но Тиберий проклинал угодливость подданных, которая лишь дразнила неутолимую ненависть к нему столичного плебса. Вздыхая о своей тяжкой доле жизни на публике, он направился в курию и там несколько часов оправдывался за испанскую аристократию с ее низкими помыслами. "Да, я по примеру Августа позволил открыть в Азии храм, где отправляется мой культ, объединенный с почитанием сената, — говорил Тиберий перед наслаждающейся его затруднением аудиторией. — Но позволение такого рода культа в единичном случае не означает его повсеместного распространения". Поговорив еще некоторое время о бережном отношении к культу принцепса, который в первую очередь должен быть связан с Августом, он высказал свои представления об увековечивании собственного имени. "Что я смертен, отцы-сенаторы, и выполняю человеческие обязанности, я свидетельствую перед вами и хочу донести до потомков мысль, что они воздадут мне достаточно, если сочтут меня не опозорившим моих предков, — говорил Тиберий, стараясь не замечать завистливых глаз и ехидных ухмылок. — Лучшей памятью обо мне будет признание, что я честно заботился об общем благе, не страшась навлекать на себя вражду. Эта память станет мне храмом в ваших сердцах, прекраснейшим и долговечным моим изваянием. Пусть лучше мой образ добрым оттиском запечатлится в людских душах, нежели в холодном камне. Мраморные изваяния превращаются в могильные плиты, если их не согревает людская любовь. Поэтому я молю богов, чтобы они сохранили во мне до конца жизни здравый ум, способный разбираться в делах божеских и человеческих, а сограждан и союзников прошу, чтобы, когда я наконец-то уйду, они по достоинству оценили мои дела и с добрым чувством произносили мое имя. Никаких же других памятников, прошу всех запомнить, мне не надо".