Читать «Лето на водах» онлайн - страница 40
Александр Александрович Титов
Приехав домой, Лермонтов сразу же прошёл к себе и прежде всего решил переодеться — опять в вицмундир, потому что на нём было меньше ненужного арестанту золотого шитья сравнительно с доломаном или ментиком. Уже забывшись и напевая, Лермонтов достал из шкафа сюртук и брюки и начал расстёгивать венгерку.
— Опять к какой-то титулованной старухе собрался? — услышал он голос за спиной и невольно вздрогнул.
Обернувшись, Лермонтов встретил укоризненный взгляд троюродного брата, Акима Шан-Гирея, который, по его соображению, должен был в эти часы находиться на службе, в училище.
— Не понимаю, о чём вы, мальчик, — маскируя неудовольствие насмешкой, ответил Лермонтов.
— Не понимаю! — копируя его гримасу, повторил Аким. — Видно, мало тебе того, что произошло у Лавальши...
Он шагнул к письменному столу и, взяв с подноса чью-то визитную карточку, пренебрежительно запустил ею в Лермонтова.
Лермонтов поймал карточку на лету и пробежал глазами: супруга вюртембергского посла, принцесса Гогенлоэ-Кирхберг, покорно просила Михаила Юрьевича Лермонтова оказать ей честь и отобедать сегодня с нею и «двумя-тремя amis á pendre et á déреndré», составлявшими её интимный кружок.
— Эх, темнота! А ещё при училище оставили! — уже весело сказал он. — Да знаешь ли ты, кто такая принцесса Гогенлоэ-Кирхберг?
— Что тут знать! — неприязненно ответил Аким. — Какая-нибудь старая немка с белыми букольками и размалёванными щеками.
— Вот это называется — пальцем в небо! Во-первых, она — моего возраста; во-вторых, она хороша собой, как Пушкина; в-третьих, она — русская, москвичка, и ещё не так давно её называли просто Катенькой — Катенькой Голубцовой... Впрочем, извини: насчёт возраста ты по-своему прав, ведь для тебя я и мои сверстники в самом деле старики...
Сделав вид, будто не замечает, как обидчиво вспыхнул Аким, не любивший намёков на свой юный возраст, Лермонтов спокойно продолжал:
— И наконец, в-четвёртых, я собираюсь вовсе не к Катеньке, а в тюрьму.
— В тюрьму? Ты — в тюрьму? — повторил поражённый Аким.
— Ну, допустим, пока не в тюрьму — это я уж так, для красного словца. Однако приблизительно в том же направлении, на гауптвахту, — подтвердил Лермонтов.
Теперь Аким побледнел.
— И что же? Суд? — спросил он.
Лермонтов кивнул.
— Мишель, Мишель! — горестно проговорил Аким. — Что-то будет с бабушкой Лизой!
— Она не должна ни о чём догадываться, — сказал Лермонтов, сбрасывая наконец венгерку. — Уж, пожалуйста, озаботься этим. А сейчас я схожу к ней...
Ещё в пути на бабушкину половину Лермонтов решительно не знал, чем объяснить своё предстоящее исчезновение, которое может продлиться и месяц, и больше. Но сияющее бабушкино радушие, её непоколебимое доверие ко всему, что он говорил, сразу же убедило Лермонтова, что найти подходящее объяснение будет нетрудно. И он, поговорив с бабушкой о домашних и вообще семейных новостях и испытывая только самое лёгкое угрызение совести, очень естественно и буднично сказал первое, что пришло в голову: что его с командой посылают в Красное Село готовить лагерь к приёму полка. Сказал и на мгновение испугался: вдруг бабушка вспомнит, что эти команды всегда высылаются в апреле, а не теперь.