Читать «Лето на водах» онлайн - страница 39

Александр Александрович Титов

Из всех бабушкиных домочадцев что-то похожее на уважение Поликей испытывал только к Андрею Ивановичу, и на время суда Лермонтов решил переселить Поликея в Петербург, под его присмотр. Так Лермонтов и сказал Вертюкову, который в Царском всегда оставался за старшего, не упомянув, конечно, о суде и добавив, что если вскорости сам не вернётся, то со всеми нужными распоряжениями пришлёт Андрея Ивановича.

Вертюков не задал ни одного вопроса, но, слушая Лермонтова, всё больше мрачнел и хмурился, и по его лицу Лермонтов понял, что он вновь заподозрил неладное.

   — Ну, так до встречи, Иван, я поехал, — сказал Лермонтов, скомкав свои и без того краткие и путаные наставления.

   — Прощевайте, Михайла Юрьич, — дрогнувшим голосом ответил Вертюков, пряча лицо, — Бог вам поможет.

   — Да дай же руку, чурбан этакий! Ведь не чужие мы, чай! — ещё больше выдавая себя наигранной грубостью, сказал Лермонтов.

   — Рука-то — вот она, — с готовностью протянул свою широкую ладонь Вертюков, — да много ли она может...

Лермонтов сбежал с крыльца и сел в ожидавший его возок. Поликей был деловит и весел — как всегда в дороге. Крепкие, хотя и мелковатые шведки шли ходкой рысью, тряся подрезанными рыжими чёлками и бойко звеня колокольцами. Саженях в ста направо от шоссе, покрытого ржавым от навоза, разбитым подковами снегом, по невидимым рельсам, будто прямо по ослепительно белому насту, неслышно катился поезд, разматывая серебристую ленту пара.

Поликей не мог позволить заморскому «ходуну-самовару» обогнать своих лошадок. Он азартно гикнул, ударил по коренному, потом по обеим пристяжным, и лёгкими тенями замелькали в глазах Лермонтова конские ноги, словно не касавшиеся земли.

   — И-их вы, мои золотые! И серебрить вас не надо!

Лермонтов слыхал это и от других кучеров. Только они говорили иначе, правильнее: «Эх вы, мои серебряные! И золотить вас не надо!» Но Поликей не любил ничего делать так, как делали другие. Наверное, по этой же причине он всю дорогу, до самой городской заставы, громко пел озорные ямщицкие песни, ничуть не стесняясь Лермонтова...

7

Поликей не только с невиданной быстротой доставил Лермонтова в Петербург, но и разогнал его тяжёлые мысли. Лермонтову уже не казалось, что всё вокруг так плохо и что ему уж ничего не следует ждать от жизни, как он думал ещё совсем недавно, выходя из генеральского кабинета.

Сейчас мысли Лермонтова понемногу обращались к практическим вопросам: что сказать бабушке, уезжая под арест; стоит ли сообщать о своём аресте Машет, которая находилась в Москве; какими должны быть его и Монго ответы суду (что Монго будет привлечён — не могло быть сомнений). Вперемежку с этим он думал даже о том, куда именно его поместят и что лучше всего туда надеть. Его теперешний наряд — венгерка, простая фуражка, грубые рейтузы и сапоги — был бы, конечно, самым удобным, но в нём нельзя было показаться в канцелярии дежурного генерала Главного штаба, где надлежало оформить арест, — ревнители дисциплины завели бы новое дело.