Все это было здесь. Давно, но не забыто.Промозглый день висел на кронах в вышине,на няниной избе и на тропе размытой,на простенькой скамье, на Сороти, на мне.Уложена под плащ стопа газет – преградойназойливой воде и утренней прохладе,и я среди стволов в узилище корней,и все на сорок лет моложе и ясней.Я снова – визитер. Визит, поди, последний,мне помнится почти безлюдность прошлых дней,как много нынче здесь ценителей наследий,как много привезли в автобусах детей.Звучит осенний гимн и в жизни, и в природе.То солнце промелькнет на праздном небосводе,то вдруг настудит тень внезапного набегалиловых облаков с грядущим скорым снегом.Зазимок кое-где гостит на сонных соснах,слезой исходит в лоск по лиственной кошме.Большой зуевский сад приладился к зиме.Последних яблок сок рассладился на деснах.Я, кажется, нигде не пробовал вкуснее.Мой путь лежит вокруг пустующей аллеи.Аллея – хоспис, где агонию продляют.Деревья не спасут, гиганты умирают.Стволы – одна кора, почти без древесины(сильнее дунь, сломаются посередине),как мачты, взнесены, вершины рядом с Богом,у плеч – культи, подобных в банях было много —после Войны.Заботливой рукой опиленные кроныедва-едва видны, сединам тонким сро́дны.Бессмертия мираж оставил сей приют.Надолго ли они меня переживут,пусть разной Наверху отмерено нам мерой?..Уходят навсегда сообщники видений,свидетели веков, стихов, прикосновений,наперсники мои, шептавшие: – Уверуй…Пора сажать иных, кто вырастет, кто сменит.Бог даст, еще придет – в их сени новый Гений.А для кого-то пусть мелькнут в тумане Тени.
«Люблю разливы звуков вышних, но букв печатный шаг милей…»
Люблю разливы звуков вышних, но букв печатный шаг милей —он говорит нам о неслышном, и мир рисуется ясней.Декабрь беснуется белее, длиннее ночь, подлей обман,свет перед ливнем холоднее, рассветный призрачней туман.Синее в гроздьях дремлют лозы, свирепей рык, суровей гром,и незаслуженнее грозы, и удивительней фантом.Желанней ранняя пороша, и лживей поздняя межа,и унизительнее ноша лишь ради жалкого гроша.И идеальней поклоненье, намного ближе пот и соль,и сладострастнее томленье, и сострадательнее боль.В живой строке и страх, и нега, величье, низменность миров,сбегают с полок, сходят с неба – движеньем рук, веленьем снов.Стремится сущее все – в слово и отдает себя на суд,чтоб ведством лакомым и новым вернуться в попранную суть.
Две одинокие звезды
На четверть вымерзла луна,Жива одной мечтой о лете.Все звезды свод ночной изгнал,Остались две на целом свете.Сочится свет с ночных столбов,С луною спорит освещенье.Их общий труд вести готовДвух пьяненьких перемещенье.Застыло все, окоченев.Все то, что движется, смоталось.Лишь те – за кружевом дерев,Бредут, обнявшись и шатаясь.Сошли из тени кружевной.Светила вспыхнули не скупо.Бог мой! Любовь передо мной.Нерасторжимо смерзлись губы.Исчезли… нет… след не простыл.Не должно стих закончить прозой.Фонарь. Опять в соитии рты.Две одинокие звездыЕще не съедены морозом.
