Читать «О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»» онлайн - страница 95

Монахиня Ксения (Соломина-Минихен)

По мнению Ренана, Иисус умер внезапно – от разрыва сосуда в области сердца, так как за несколько мгновений до кончины голос Его был еще твердым: «Вдруг Он испустил ужасный крик, в котором одни услыхали слова: “Отче, в руки Твои предаю дух Мой!”– Другие же <…> передали его словом: “Свершилось”».

На этом-то последнем (до Его Воскресения) мгновении земной жизни Христа и сосредоточены были раздумья героя первой редакции романа. В жажде верить он хотел бы, говоря с Умецкой (она, по замыслу писателя, – «настоящая юродивая» и «зачиталась Евангелия»), убедить себя в том, что на кресте распинали Бога, который и «рассудок победил». Но впечатления от книги Ренана почти разрушают его надежду:

– Что ж, это чудо? – спрашивает Умецкая, имея в виду победу Христа над рассудком.

– Конечно, чудо, а впрочем…

– Что?

– Был, впрочем, ужасный крик.

– Какой?

– Элой! Элой!

– Так это затмение.

– Не знаю – но это ужасный крик (9, 184).

Дважды так настойчиво повторенные слова «ужасный крик», взятые Достоевским у Ренана, отсутствуют в Евангелии. Тем не менее Ренан при описании последних слов Иисуса ссылается на всех четырех евангелистов, хотя и передает эти слова только по Луке и Иоанну. Он не обращает внимания на то, что в Евангелии от Иоанна написано: «сказал “свершилось!”», – и что Лука, употребляя это же слово, сообщает не об «ужасном крике», а о громком возгласе: «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: “Отче! в руки Твои предаю дух Мой”. И, сие сказав, испустил дух». Слова же: «Элои! Элои! Ламма савахфани», переданные Марком и Матфеем, которые больше приближаются к «ужасному крику», так как Иисус их «возопил громким голосом», Ренан не считает Его последними словами. Оба евангелиста тут же переводят их с арамейского: «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Французский автор отодвигает этот возглас от момента смерти Христа, хотя и рассказывет о нем с художественной выразительностью. По Ренану, эти слова – кульминация временной «человеческой» слабости Иисуса, которую он объясняет не только физическими мучениями, но и зрелищем низости и глупости людской, развернувшимся перед глазами Христа.