Читать «О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»» онлайн - страница 93
Монахиня Ксения (Соломина-Минихен)
Глава четвертая
1. О роли книги Ренана «Жизнь Иисуса» в творческой истории «Идиота»
Вопрос о влиянии на роман «Идиот» книги французского писателя, философа и историка Эрнеста Ренана еще недостаточно исследован. Он был поставлен в 1964 году Д. Л. Соркиной в статье «Об одном из источников образа Льва Николаевича Мышкина». Затем этой интересной проблеме было уделено внимание мною на страницах академического комментария к «Идиоту». Но в советских условиях писать на такую тему было очень нелегко, и у меня только в Соединенных Штатах появилась возможность дополнить сказанное ранее, используя материалы, имеющиеся в моем распоряжении.
Достоевский прочел «Жизнь Иисуса» вскоре после ее выхода, в связи с той ожесточенной полемикой, которую книга вызвала в России и за рубежом, – как в клерикальной, так и в литературной среде. За границей, как раз в период создания «Идиота», писатель вновь перечитывал Ренана. В содержательной, но написанной «с советских позиций» статье Е. И. Кийко «Достоевский и Ренан» указывается, что французский автор следовал принципам Тюбингенской школы немецких историков, очень далеко заходивших в критическом анализе Евангелия. Сразу отмечу, что чрезвычайно «вольное» обращение Ренана с евангельскими текстами, которые Достоевский знал так великолепно, не прошло, разумеется, мимо внимания писателя и получило иронический отклик в романе «Бесы». Степан Трофимович Верховенский вспоминает вдруг, покупая у книгоноши Евангелие, что не читал его «лет тридцать и только разве лет семь назад припомнил из него капельку лишь по Ренановой книге “Vie de Jesus”» (10; 486–487).
Упоминания о произведении Ренана в черновиках к «Идиоту» позволяют довольно точно судить о его роли в творческой истории романа. Примечательно, что в сентябре 1868 года Достоевский собирался сделать образ ренановского Христа предметом обсуждения в своей книге. Он планировал сцену визита генеральши Епанчиной к Мышкину. Генеральша должна была прямо сказать князю, что Аглая любит его, и пригласить приходить к ним. Она просила бы его, однако, избегать разговоров о личных их отношениях из-за стыдливости дочери: «Она на землю кидалась, так стыдлива». «Говорите об чем-нибудь другом», – предлагала Лизавета Прокофьевна. И тут же Достоевский наметил тему, на которую мог бы беседовать с ее дочерью Мышкин: «О
Мнение князя о произведении французского автора в основе своей совпало бы, вероятно, с более поздним высказыванием о нем Достоевского. Как известно, во второй главе «Дневника писателя» за 1873 год («Старые люди») говорится, что «в своей полной безверия книге» Ренан все же был вынужден преклониться перед «сияющей личностью» Христа и признать, что Он «все-таки есть идеал красоты человеческой, тип недостижимый, которому нельзя уже более повториться даже и в будущем» (21, 10–11). В этих словах Достоевский верно передает общий пафос французской книги: во все века не будет среди сынов человеческих «более великого, чем Иисус». Как уже указала Е. И. Кийко, сущность отношения к «Жизни Иисуса» была у писателя той же самой сразу после прочтения книги. В его четвертой записной тетради (1864–1865 годов) среди набросков к статье «Социализм и христианство» есть такая запись: («NB. Ни один атеист, оспоривавший божественное происхождение Христа, не отрицал того, что ОН – идеал человечества. Последнее слово – Ренан. Это очень замечательно») (20, 192).
