Читать «Сундук с серебром» онлайн - страница 251

— В чем-то вы все же провинились, — сказала старшая из дам. — Если бы вы ничего не сделали, вас не посадили бы в тюрьму.

— Я провинилась только тем, что не слушала вашей чепухи, не верила в нее, — сказала Зофия. — Вместо того чтоб таскать сюда свои животы, покажите-ка лучше Марию Магдалину своим мужьям и сыновьям, чтоб они не совращали бедных девушек.

Дамы точно окаменели, взгляды их забегали в поисках помощи. А у Зофии было легко и покойно на душе. Целую неделю готовилась она бросить им вызов, и вот сегодня ее прорвало. Женщины, забыв, где они находятся, громко расхохотались. Они терпеть не могли этих разодетых в шелка толстух. Наконец-то унылое чтение, которое еще ни одну из них не наставило на путь истинный, принесло им хоть небольшую радость. Зофии грозило наказание, и она приняла его спокойно, с презрением во взгляде…

Тильда вернулась в камеру, ощущая, что в душе ее назревает какой-то перелом. Таинственный полумрак капеллы довершил ту внутреннюю работу, которую возбудили в ней сильные впечатления последних дней. Как никогда до сих пор, она погрузилась в себя и стала строгим судьей своему прошлому.

Тильда решила во всем признаться судье, не утаив от него ни единой мелочи. От людей у нее больше не было тайн, оставалось расквитаться с собственной совестью. На смену страху пришло глубокое раскаяние. Перед глазами то и дело вставал ее ребенок, ее кровь и плоть. Рука, созданная для того, чтоб баюкать и нежить дитя, поднялась на него, стала его палачом. Вместо того чтоб осыпать его поцелуями, она испятнала его кровью. Не в теплой воде, в холодной ключевой искупала она малютку и окрестила в неосвященной воде, когда душа уже покинула его. Потом закопала в саду, как падаль, не украсила могилку цветами, не засветила лампадку. Один пес обнюхивал холмик, разгребал его и скулил, точно угадал своим собачьим нюхом, что здесь совершилось злодеяние. Она не брала свое дитя из колыбели, чтоб приласкать его и спеть ему песенку, в дождливую ночь выкрала его у земли и, точно безумная, бежала с этой ношей, которая была совсем легкой, а казалась ей тяжелее горы. Ее сына не согрел огонь любви, он обуглился в полыхающих языках пламени…

— Ой, ой, ой! — все в ней кричало, когда она, заглядывая в душу, видела там свою вину, ворошила озаренную страхом память… Иванчеку был бы теперь годик, он бы уже смеялся, топал ножками и, протягивая к ней ручонки, кричал: «Мама, мама!» И она взяла бы его на руки и прижала к груди… При этом видении невыразимое блаженство разлилось по ее телу.

Тильда так живо, так ярко представила себе это, словно все так и было на самом деле, словно она не убивала ребенка.

Она забыла, что сидит на тюремной койке и придумывает божественно прекрасные картины, и уже видела себя в собственном домике, согретом звонким детским смехом. Улыбка осветила ее бледное лицо, но в эту минуту злой дух шепнул ей на ухо: «А кто бы вас кормил?» Она гнала его: «А как же живут другие, такие же бедняки, как я?»