Читать «Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте» онлайн - страница 172

Комментарий мемуариста к небольшому фрагменту предисловия весьма пространен. Если подводить итоги, то Гроссмана предавали многие друзья, а вот Липкин – нет. Прагматика ясна: как раз к нему и не относится сказанное Атаровым о «предательстве дружбы». Но мемуаристу, казалось бы, незачем было оправдываться.

Атаровское же предисловие было неординарным в первую очередь по интонации. Так эмоционально гроссмановскую прозу еще не обсуждали:

«Книга правдивая и, в общем, печальная.

Откуда печаль? Трудно ответить одним словом. Но, может быть, ответ – именно в тоске по необычной, конечной, постигаемой лишь внутренним взором красоте человечности, в тоске по своей Сикстинской мадонне? Но Мадонну писал молодой и счастливый Рафаэль. А Гроссману последних лет – болезни и одиночества, – пожалу, сродни поздние рембрантовский томления? Об этом не берусь судить…».

Сказанное про одиночество не подтверждалось какими-либо аргументами. Причем Атаров не мог не знать: у Гроссмана была семья – жена, пасынок. И, разумеется, дочь.

Однако критик не так уж далек от истины. Его приятельские отношения с Гроссманом не прерывались, и, похоже, что сказал Атаров гораздо меньше, нежели знал. Ограничился намеками, понятными лишь узкому кругу знакомых.

Семья Гроссмана фактически распалась к началу 1950-х годов. Дочь, правда, не забывала отца – ни здорового, ни больного. Но она вышла замуж, растила сына, заботилась о матери, в общем, хватало собственных хлопот.

Весьма сложными были отношения с Заболоцкой. Она в 1958 году овдовела и все же за Гроссмана так и не вышла замуж – формально. О причинах можно спорить, но их анализ в нашу задачу не входит.

Бесспорно, что у Гроссмана не было новой семьи. Это уже отмечалось выше. Отношения же с Губер и ее сыном значительно ухудшились после ареста романа, что замечали близкие знакомые. А позже – обсуждали и литературоведы.

Так, семейная коллизия анализируется в упомянутой выше монографии Гаррардов «The bones of Berdichev: The life and fate of Vasily Grossman». Соавторы не только исследовали ныне фактически недоступные материалы, но и провели опросы многих современников писателя.

Комментировали Гаррарды и документы, уже опубликованные к моменту издания монографии. В частности, материалы, напечатанные газетой «Труд». Особое внимание привлекло донесение Семичастного, где указывалось: «Копии отрывков из рукописи Гроссмана прилагаются».

Речь шла о повести. Гаррарды отвергли версию прослушивания: «Откуда могли быть получены эти выдержки, если не от осведомителя из числа близких к Гроссману людей? Кто-то, должно быть, скопировал или сфотографировал фрагменты рукописи и отправил их в КГБ».

Доносчика Гаррарды не винили. Отметили, что советским законодательством предусматривалась уголовная ответственность за недонесение о таких преступлениях, как «антисоветская пропаганда». А это, соответственно, позволяло сотрудникам КГБ и ранее существовавших аналогичных учреждений использовать фактор страха при вербовке.

Такую специфику Гроссман, согласно Гаррардам, учитывал. Он «знал или догадывался, что в его окружении был Иуда, уже предавший его…».