Читать «Россия в XVIII столетии: общество и память. Исследования по социальной истории и исторической памяти» онлайн - страница 158

«Развивающееся сознание исторического единства и суверенности Русской земли, все более ясное и четкое, – заключает Ю. Г. Алексеев, – проходит красной нитью через всю самостоятельную политическую жизнь Ивана Васильевича и принципиально отличает его от всех предшественников». К сожалению, историк никак не аргументирует свою позицию и не пытается, опираясь на источники, объяснить, что понимал под «русской землей» Иван III и что понимает он сам, без колебаний именуя при этом проживавших на территории Литвы и Польши в конце XV в. православных «русскими».

Пожалуй, наиболее развернутую характеристику концепции «собирания русских земель» предлагают авторы претендующего на инновационный характер новейшего «Исторического курса “Новая имперская история Северной Евразии”». Они пишут:

«В политическом воображении Московского княжества, возникшего уже в условиях вассальной зависимости от Золотой Орды, бывшие роуськие земли не воспринимались как актуальная часть общего политического и культурного пространства. Смоленск или Киев не были настолько же “своими”, как Вологда… По мере того как на протяжении XV в. происходила окончательная эрозия ордынской легитимности, в Москве получало все большее распространение переоткрытие и даже “переизобретение доордынского прошлого как времени легендарного единства русских земель. <…> Это был естественный процесс конструирования собственной легитимности, не от хана Узбека… и даже не от Вату, а от “домашней” традиции государственности. <…> Идея исторического и культурного (языкового и религиозного) единства государства была революционной в Европе середины XV в. Она подрывала фундамент политической легитимности, стоящей на вассальных отношениях князей и королей. <…> Если внутри Великого княжества Московского предпочитали разделять риторику (формализованные в словах идеи) и реальную политическую практику,, то возникающая в результате эмансипации от сюзеренитета Орды внешняя политика оказалась пропитана новыми идеями, и этот идеологический подход был чреват далеко идущими последствиями.»

Под «далеко идущими последствиями» авторы имеют в виду прежде всего борьбу Москвы с Великим княжеством Литовским, продолжавшуюся всю последнюю четверть XV и практически весь XVI вв. Вместе с тем они отмечают, что «одновременно Иван III развернул экспансию в отношении территорий, никогда не входивших в состав Роуськой земли». Так,

«Волжская Булгария никогда не была частью Роуськой земли, и потому фактическое подчинение созданного на ее территории Казанского ханства не могло оправдываться восстановлением наследия Владимира Мономаха. <…> В результате идеал “царской” власти московского великого князя испытывал зачастую противоречивое влияние трех сценариев: наследия доордынской “Киевской Руси”, Византийской империи и Золотой Орды. Кроме того, важную роль играли прагматические соображения политической практики (будь то вопрос о престолонаследии и взаимоотношения с удельными княжествами или соседними государствами), которые также помогали сглаживать конфликты между различными идеологическими сценариями. <…> Иван III сосредоточился на “собирании земель”… ему удалось нащупать политическую программу, которая вызывала поддержку подданных и подкупала колеблющихся в соседних княжествах».