Читать «Возвращение в Михайловское» онлайн - страница 166

Борис Александрович Голлер

– Когда?

– Что когда? – спросил он, раздумывая, как быть?

– Очередная панихида!

– По кому?

– Не знаю. Мне все равно… (и быстро, словно отпала, отлепилась и скрылась в дверях).

– Погоди! (думал он, но почему-то с грустью). Вот приедет Дельвиг!..

А душа пропела что-то иное – и еще, и еще…

– Когда бы мирная семейственная жизнь нравилась моему воображению… Когда б я смел искать блаженства…

«Некто Вибий Серен, по доносу своего сына, был присужден римским сенатом к заточению на безводном острове… Тиберий воспротивился сему решению, говоря, что человека, которому дарована жизнь, не должно лишать способов к поддержанию жизни… Чем больше читаю Тацита – тем больше мирюсь с Тиберием!»

Числа 16-го или 17-го приехал наконец Дельвиг. Они встретились, вскинулись, обнялись – еще не веря. Поцеловали друг у друга руки, как было принято у лицейских. Потом побродили по комнатам, потом смотрели швей – все-все, как было, когда приехал Пущин. Потом уселись за стол. Выпили – и еще, и еще…

Александр расспрашивал, как Петербург встретил Воронцова после его не слишком благовидного поступка с ним. И все требовал подробности. Оказалось, Дельвиг их почти не помнил, и Александр заподозрил, что и не слишком интересовался. Как так? Ему казалось, он бы, коснись кого-то из друзей – не упустил бы ни одной мелочи. Он стал допытываться – где конкретно бывал Воронцов, у кого, в каких домах – и где и как его принимали – при этом упрямо и подчеркнуто с удовольствием произносил все время Уоронцов… Дельвиг слушал с улыбкой, потом попрекнул мягко:

– Не надо, а? Это тебе не идет!..

– Боюсь, наши либералы на Западе считались бы консерваторами. Или того хуже – мракобесами!

– Может… (улыбнулся Дельвиг за стеклами очков).

Александра прорвало. Он говорил о Воронцове… Страдая, мучаясь – tristia (элегический тон).

Потом о царе Александре. И тоже – с чувством обиды и желанием, чтоб ее разделили – обиду.

– Знаешь, в какую дыру угодил Овидий? Мне кажется, он был любовником Юлии – распутной внучки Августа. За то его и сослали.

А в какую дыру угодили мы? Сказать? В пропасть лживых обещаний Благословенного!..

И почти без перехода стал сетовать на глупости цензуры. О Бирукове, Красов ском… Нельзя даже употребить слово «боготворить» – когда речь идет о женщине. Можно оскорбить чувства верующих.

А я лично не понимаю Христа – если для него женщина не была божественна! Нельзя, чтоб любовник молодой клял ревнивого супруга… Тут, видишь ли, «ненравственная цель»!

– И правда – ненравственная! – рассмеялся Дельвиг. – Что ты хочешь? У Бирукова самого молодая жена – и он ревнив!

– Так он – рогач?

– Не знаю. Во всяком случае – не я его оброгатил!

– А жаль! – бросил Александр зло. – Все надо править – вечные придирки. Будто это – не литература тебе, а служба по ведомству словесности.

До тебя дошло мое послание к цензору?

Дельвиг усмехался, отмалчивался, поводил плечом.