Читать «Возвращение в Михайловское» онлайн - страница 168

У подруги Дельвига был салон (естественно). Единственный такой – в Петербурге (слышал?). Скажешь – тщеславие? – Может… Но… А мадам Рекамье? И должны же быть у нас свои Рекамье? С.Д.П. Мы так и расшифровывали: Салон Друзей Поэзии, Или Созвездие Друзей. Мы с Баратынским сразу осели там. – То есть, когда он наезжал из Финляндии. Это я его привел.

– Принадлежала ли она мне? Нет, конечно. Не совсем. Я думал один миг, что да – не больше мига. Перед этим у нее было что-то такое же, недолго – с Баратынским. Если помнишь стихи…

– «Зачем нескромностью двусмысленных речей – Очей – для всех увлажненных желаньем?..» – Александр явил, что читывал Баратынского.

Так это и есть его Дорида?

– Да. А Делия моя! Моя Делия!.. (с несчастной улыбкой.) Но он не любил ее, как я. Или я успокаиваю себя?..

– Прости! Но теперь – не все равно? кто любил ее, кого любила она?

– Нет, не все равно! Вся беда, что именно теперь – не все равно! – и улыбался растерянно, и плакал, и страдал, как о живой. (Были времена, когда мужчины плакали – и не стыдились слез.) Александр иначе относился к смерти – как к чему-то обыкновенному, части жизни. Хотя твердо не знал что это. (А кто знает?) Просто… тот, кто исчезал с земли – исчезал и для него. Он не мог любить по памяти…

– Еще, вроде, был какой-то амур с Орестом Сомовым, может, платонический, может, только с его стороны… Он бывал у нее часто. Ты знавал его? Или его еще не было, когда ты?.. (Он хотел сказать – был в Петербурге.) Средний литераторишко. Старательный – дружен с прохвостом Воейковым.

– Да, знаю, знаю. Кого Баратынский назвал печатно «Сомов-безмундирный». Приревновал? Впрочем, непростительно! Просвещенному человеку и русскому писателю ставить в упрек другому писателю его независимость…

– Да он не то хотел сказать!

– Неважно. Не все понимают равно. Чернь радуется. Я тоже вот – безмундирный. Отставлен и выслан. (Вдруг прорвалось.)

– При чем тут ты?

– Так, может, она просто была … м-м… – ваша таинственная С.Д.П? Не слишком разборчива? Или слишком вольна в связях?

– Что ты! Не смей! У ней просто была широкая душа. Открытая для любви.

– Теперь это так называется? Может быть.

– Не смей!

– Прости! Она замужем? То есть была?

– Разумеется.

– А муж?

– Аким Иванович? Не знаю. Так и не понял его. Мне было жаль его и все. Когда мы сбирались обычно – он быстро хмелел и уходил к себе. Мы были ему, как люди, внове или вовсе чужды. Больше молчал – или думал о чем-то? – Странный человек. Много старше ее. Странный хороший человек.

– Постой! И муж совсем не знал, что она?..

– Неверна ему? (пожал плечами.) Или знал. Несчастный! А может, счастливый, самый счастливый! Она все-таки принадлежала ему.

– Но наравне с другими? Не смеши!

– А какая разница? А вдруг – и нет разницы? Признайся – мы ничего не смыслим в этом. Когда мы расходились с кладбища – мы боялись, он там и останется. Подле нее… Значит, он что-то терял? Такое? Недоступное нам?