Читать «Мозаика малых дел» онлайн - страница 13

Леонид Моисеевич Гиршович

Сусанночка встретилась с ним в Иерусалиме в мое отсутствие. На его вопрос, что я сейчас делаю, Сусанночка, посмотрев на часы, сказала: «Играет “Золото Рейна”». Застегнутый не по израильскому климату на все пуговицы, Лосев не оставил тогда по себе ярких воспоминаний. Был какой-то фестиваль, интерпоэзия на марше. В первом ряду маршировали Кривулин и Лена Шварц, с которыми я познакомился в театральный сезон – или, если угодно, учебный год – 1989/90-й.

Кривулин на ганноверском вокзале со скейтбордом имел вид параолимпийца. «У нас украли мир», – говорила Ахматова – так вот, нам его вернули. Кривулин побывал в Мюнхене, выступал на «Свободе», с которой спали оковы глушилок. До этого был Париж – мечта мечты! Галя, с которой он там встретился, передала ему рукопись моего романа: пусть прочтут в России.

Прочел Шейнкер, полный издательских планов, которому Кривулин сказал, что привез роман Горенштейна. Все были чемто полны, всем чуть за сорок, а перспектива такая, что и не выговорить, не выдав слез в голосе: свободная Россия.

Знакомиться с Леной и Шейнкером мы поехали в Кельн, откуда нам позвонил Шейнкер: «Вы меня не знаете, но вы, наверно, знаете мою жену – Лену Шварц».

А то нет. Когда еще в ардисовском «Глаголе» я читал «Кинфию»:

А тень моя ее дубленой кожи —Ведь знает же! – болимей и нежней.

Три месяца назад, будучи в Петербурге вместе с Шейнкером, мы съездили с ним на Волковское, где она похоронена. Черное мраморное надгробие в виде православного креста. Дочь запорожского казака (если только она не фантазировала – с матерью же ее, Диной Морисовной, я был немножко знаком), Лена крестилась поздно, перед самой своей кончиной. В столь долгом промедлении, думаю, парадоксальным образом сказалось ее религиозное целомудрие. Или экуменический восторг:

Где этот монастырь, сказать пора:Где пермские леса сплетаются с Тюрингским лесом,Где молятся Франциску, Серафиму,Где служат ламы, будды, бесы…

Сусанночка, когда Лена читала ей свои стихи, всегда начинала плакать. Привезла как-то раз Лене маленькие – по ноге – очень изящные сапожки, в память об одной ее строке: «Наступи на меня, и я пятку Тебе согрею», – это было обращение к Богу. Мне отрадно помнить, что стихотворение «У врат», написанное в Иерусалиме, посвящено Сусанночке.

Шейнкер положил на могилу букетик цветов. «Елена Шварц, 1948–2010».

* * *

У меня больше часа даже не до отлета, а до посадки. Книжки с собой нет, в кармане блокнот, карандаш, точилка. Сиди и пиши, раз ты знаешь наперед, что тебя ждет, – как знает визир наперед ответ государев. Но раньше или позже визир переоценит себя, свои полномочия, брякнет не то, и тогда ему секир-башка.

Тем не менее смело пишу: «“История человечества – это в сущности история эмансипации женщины, все остальное – аккомпанемент”. С этой мыслью я задремал».

Что бы еще написать?

«И снятся мне магические числа. Например, двенадцать, по числу апостолов или колен Израилевых. Или семь – по числу дней Творения. Но это целые числа, а в России магическим числом является дробь. Произнеси пароль “одна шестая”, и каждый русский на него отзовется. Не только люди с ампутированными конечностями, но и целые государства испытывают фантомные боли. Болит красавица Грузия, беглянка из гарема, болит Юрмала, наша карманная Европа, десятилетиями удовлетворявшая нашу потребность в Западе, болит Украина… У, предательница! У, фашистка!»