Читать «Лермонтов и христианство» онлайн - страница 282

И проклял Демон побеждённыйМечты безумные свои,И вновь остался он, надменный,Один, как прежде, во вселеннойБез упований и любви!

Осмелюсь утверждать, что сама фрагментарность человеческого бытия обусловила незаконченность великой поэмы. «Вмешавшись» в продолжающуюся борьбу Бога и Дьявола, Лермонтов оказался на поле битвы, в которой человек не может быть действующим лицом… Ибо не людям – даже и самым великим! – вклиниваться в реальность, жалкой копией которой является бытие. В этом заключается драма Лермонтова, в этом же состоит трагическое развитие всей человеческой истории, к которой осмелился приблизиться не знавший страха гений поэта.

VII

Провидя, а может, и зная свой «довременный конец», Лермонтов ждёт его, по его собственным словам, «без страха». Однако страх иногда находит на поэта. В незаконченной поэме «Сказка для детей» (1839–1840) Лермонтов делает удивительное признание о яви, между тем, увиденной поэтом, как будто, в «диком бреду»:

Но я не так всегда воображалВрага святых и чистых побуждений,Мой юный ум, бывало, возмущалМогучий образ. Меж иных видений,Как царь, немой и гордый он сиялТакой волшебно-сладкой красотою,Что было страшно… И душа тоскоюСжималася – и этот дикий бредПреследовал мой разум много лет…

«Это слишком субъективно, слишком биографично, – комментирует отрывок Вас. Розанов, и добавляет: – Это – было, а не выдумано. “Быль” эту своей биографии Лермонтов выразил в “Демоне”, сюжет которого подвергал нескольким переработкам…»

На фоне нескончаемой, внесобытийной и надисторической жизни дела земных величин и впрямь видятся не более, как тенями настоящих участников тварного мира, истинных постановщиков драматического действа вселенского масштаба.

Среди множества инициаторов здешней воли немало личностей, по праву оставивших своё имя в истории. Но и самые великие из них не были свободны от малодушия, мелких страстей и крупных несовершенств. К примеру, Наполеон, уже при жизни вознесённый над всем и вся в этом мире, в этом же качестве бежал из Египта, оставив на верную гибель армию и преданного ему генерала Клебера. Сорокавековые пирамиды стали свидетелями того, как раскалённое солнце, беспощадная пустыня и железные клювы грифов добивали остатки французской армии…

Пожалуй, единственное, что прославило Наполеона в Египте, это его знаменитый и, по факту, гуманный приказ по армии при её паническом отступлении: «Ослов и ученых – в середину!». Эта ёмкая фраза, нелицеприятно оценивающая преданных науке учёных, дела которых, наверное, всё же уступали пользе для армии выносливых, трудолюбивых и безропотных ослов, только и осталась от всех дел Наполеона в Египте. Но ни эти «дела», ни явные просчёты во многих других (будем честны – великих) военных кампаниях, ни побег из России, а до того моральное поражение в Испании, никогда и никем не были воспеты.