Читать «Лермонтов и христианство» онлайн - страница 280

Не так ли ты, о европейский мир,Когда-то пламенных мечтателей кумир,К могиле клонишься бесславной головою,Измученный в борьбе сомнений и страстей,Без веры, без надежд – игралище детейОсмеянный ликующей толпою!И пред кончиною ты взоры обратилС глубоким вздохом сожаленьяНа юность светлую, исполненную сил,Которую давно для язвы пресыщенья,Для гордой роскоши беспечно ты забыл:Стараясь заглушить и песни стариныИ рыцарских времён волшебные преданья —Насмешливых льстецов несбыточные сны.

Не очень спокойно было и в России. После провала движения декабристов (1825) наступило некоторое затишье, прерванное народными бунтами 1830 г. Глядя на то, как теряет свою (куда как дисциплинированную) голову Европа, Лермонтов с ещё большим беспокойством наблюдал «кураж» российского бытия. Ибо знал падкость народа на то, что Пушкин называл «невозможными переворотами». Но, конечно же, не локальные мятежи крестьян, которые, опять прибегнем к словам Пушкина, – были не что иное, как «… заблуждение, мгновенное пьянство, а не изъявление их негодования», глубоко печалили душу поэта.

Зная слепую привязанность «прогрессивных слоев» русского общества прежде всего к галантерейным ценностям Европы (помимо которых последняя, будем честны, создала много чего более существенного), Лермонтов не мог не знать, во что может вылиться в России ложное знание при доверчивости ко лжи. «Лучшие люди разглядывали, что прежние пути развития вряд ли возможны, новых не знали. Серое, осеннее небо заволокло душу», – писал А. И. Герцен в «Былом и думах».

В столицах надолго воцарилась душная атмосфера официозности и казённого патриотизма.

Но даже и в этой ипостаси «патриотизм» гоголевских чиновников давал фору беспочвенным русским либералам – неискоренимой «пятой колонне» в любом Отечестве. Это подтверждают дела во Франции, с конца XVIII в. обошедшей всех в Европе не только в своей неугасимой революционности.

Живший в эпоху «французских смут» Пьер Беранже, перекликаясь с Лермонтовым в отношении к опостылевшей ему (в данном случае – революционной) реальности, красиво декларировал уход от трагических несуразностей своего времени:

Господа! Если к правде святойМир дороги найти не сумеет, —Честь безумцу, который навеетЧеловечеству сон золотой!

Однако «европейское человечество» и не помышляло спать. Не вняв сентенции Беранже, оно «бодрствовало» во Франции более, нежели где-либо.

Итак, не выходя за хронологические рамки «начального творчества», с немалым основанием можно утверждать, что проникновенные открытия «детства» русского поэта, уходя в неосуществившееся будущее, создают некий «мост», на котором и нашло себе пристанище трагическое творчество Лермонтова; «мост», проходя по которому, он не строил себе дома… Уж не об этом ли пути говорит нам сам поэт в стихотворении «Когда надежде недоступный…»:

Пойдёшь ли ты через пустынюИль город пышный и большой,Не обожай ничью святыню,Нигде приют себе не строй.

1835