Читать «Странные сближения» онлайн - страница 7

— Пожалуй, вас и впрямь бы стоило сослать…

Пушкин удивился. Не то, чтобы он вообще не задумывался о ссылке. В его кругах каждый хоть раз в жизни говорил нечто, поставившее бы под угрозу его свободу, будь оно сказано при иных людях. При этом открыто хвалившие власть не осуждались, напротив, к ним проникались некоторым уважением, как к выбравшим столь оригинальные и не поддающиеся обычной логике взгляды.

Но сама формулировка ввергла Александра в замешательство.

— И только благодаря протекции генерал-майора… Я согласился, — вздохнул Нессельроде. — Вы отправитесь в долговременную командировку.

— Excuse z-moi? — Пушкин поднял бровь.

Нессельроде собрался с мыслями. Сколь угодно мог он предаваться меланхолии, но уж что-то, а разговаривать с подчиненными Карл Васильевич умел всегда. В следующие пять минут Пушкин был проинформирован о Зюдене и его гипотетическом пути. Ещё минуты две ушло на то, чтобы агент Француз проникся важностью ситуации.

Итого семь минут потратил Нессельроде, и единственным, что приносило ему облегчение, было понимание в глазах агента. Понимание в глазах Пушкин создавал профессионально, но для господина министра этого было довольно.

Только суть таинственных слов о ссылке оставалась неясной до последнего.

Суть прояснилась, когда поэт осмелился вякнуть о legende.

— Прикрытие! — величественно изрёк Нессельроде. — Вы думаете, мы не озаботились этим? Legende для вас, Пушкин, готова: вас отправят в ссылку.

Бенкендорф увидел на лице Француза опасное выражение, означавшее, что в курчавой голове рождается нехорошая фраза. Пушкин мог все испортить, и Бенкендорф задержался бы в России, а хотелось в Германию. Поэтому Александр Христофорович по-отечески обнял Пушкина за плечи и стал трясти, приговаривая «в ссылку, естественно, это же прекрасно, в ссылку»; и нехорошая фраза забылась.

— Я не хочу в ссылку! — Пушкин ошалело болтался в цепких руках Бенкендорфа.

— Надо, — усмехнулся Бенкендорф. — Ссыльный поэт подозрения наверняка не вызовет. Мы вас определим в ведомство господина Каподистрии. Сперва поедете в Екатеринослав, а там будет видно.

— Да за что же?!

— А за что вас можно сослать? — меланхолически сказал Нессельроде. — За стихи. Последней каплей станет эпиграмма на Аракчеева…

Что-то пошатнулось в мироздании; Пушкин замер с открытым ртом.

— Боюсь, Пушкин к эпиграмме на Аракчеева… хм, непричастен, — вернул небесные шестерни на место Бенкендорф. — Это господина Рылеева-с творение.

— Ну что ж, — развёл руками Нессельроде, — придется господину Рылееву с вами поделиться славою, для благого-то дела.

— Вы предлагаете мне присвоить чужие стихи?!

— Скорее спасти господина Рылеева от ссылки в куда боле холодный климат, — снова вмешался Бенкендорф. — Впрочем, если угодно, можете написать своё.

 …О, если б голос мой умел сердца тревожить!   Почто в груди моей горит бесплодный жар   И не дан мне судьбой витийства грозный дар?

Примерно так думал в один из мартовских дней, пришедших на смену тревожной зиме, грустный генерал-губернатор Санкт-Петербурга Милорадович. Он не читал этих стихов и вообще с современной поэзией был знаком мало. Но согласился бы со стихотворением, написанным молодым человеком, стоящим сейчас понуро перед генерал-губернатором.