Читать «На горбатом мосту» онлайн - страница 31

«Тишина. Уже не играют оркестры…»

Тишина. Уже не играют оркестры,Смолкли даже пластинки. Пускай только вздохиПорой нарушают,Ту немоту, что сомкнулась над нами,Давно утонувшими.ПустьОтзовётся однажды струною единственной скрипка —Так нежно.И так глубоко. На самом дне улицы.

В Крыму

(Волошинский фестиваль)

Утром так трудно вставать. До поздней ночиПриобщали меня к панславянской идее.С ней смирились даже грузины с казахами.Собственно, я ведь не против, хоть потом очень тяжко вставать.Недалёко, где-нибудь метрах в двухстах,За рахитичною порослью дышит несмелоЗеленоватое Чёрное море. Если глубже вдохнуть,Чувствуешь запах водорослей и гнили.Между ларьков туда можно пройти по дорожке,В ту пору почти что пустой, и нечаянно встретитьДвух некрасивых девиц в пышных венкахИз едва расцветшего вереска. Спят на ходу.Должно быть, их тоже приобщали к какой-то идее.Осень тут не спешит. И сентябрьЗвучит ещё августом. ОтзвукМягко спадает с облаков белоснежных.Пополудни под причудливым ясенемВо дворе рядом с домом ВолошинаГневно гремят из динамиков вирши поэтов,Убеждённых, что строки их необходимы, как воздух.Собственно, я ведь не против, хоть это и требуетБольшой снисходительности и согласья на то,Что завтра будет очень тяжко вставать.Думаю всё же, если б это было бы правдой,Кто-нибудь написал бы ну хоть один сонет крымский.Но воздух не пахнет сонетом. И толькоИстекает ещё одна осеньБесполезно и неизбежно.Море стихает и стынет.

Платаны

А те платаны, стерегущие одесскую улицу,Что сбегает Потёмкинской лестницей к морю,Неужто они ещё живы?А улица та с отелем «Червонный»,По которой никто не ходил, поскольку была для прогулок,Неужто не сгинула в топоте и в дыму?А те змеи, совершенно безжалостные,Безуспешно и вечно оплетающие Лаокоона,В суете времени неужто же не расплелись?А магазин тот валютный, где я купил нитку бусИз янтаря – круглых и ясных, как солнце, —Неужто же он устоял после всех перемен?А те янтари – чью шею могли бы украситьИ чью в самом деле украсили? ИНеужто остались лишь бусы?И всё ж те платаны – вдруг умерли?Не знаю, хочу ли их видеть,Не знаю, увижу ли их.А в этом, однако, есть разница.

Ричард Улицкий

Из цикла «Мой город»

…Вот баня, что нынче заброшена, —совесть нашего города,которую давняя грязь уже не оскорбляет.Никто не виновен.Просто – время пришло.Ни дверей разверстые рты,ни окон глазницыне манят уже никого.Только плесеньлишаями украсила стены,видавшие девичью плотьи мускулистых мужчин,пришедших, чтоб убиватьи оплодотворять.Был тут котёл паровой и переплетение труб,навеки остывших в руках собирателей лома —алхимиков, что из любого металлаумудряются выплавить деньги,а потом превратить их в вино.Банщик последний впал в меланхолию,теперьмогила его – украшение здешнего кладбища.И неизвестно, попал ли он на небеса.Так часто грешилнеумением взгляд обуздать.…В опустевших казармахна окраине городаветер историипахнет ваксой и смазкой ружейной.Полно тут железных коек,помнящихнапряжённые чресла тысяч солдат разных армий,рождённых для жизни,но зачарованных тайнойгосударственных интересови готовых к убийствам и смерти.Теперь, когда опустели казармы,никто не знает, что с ними делать.Согласиться ведь трудно,что кровь проливалась впустую.Ведь око за око и зуб за зуб —извечный порядок вещей.Истинные патриоты хотятразместить здесь тюрьму.Её несложно заполнить солдатами,когда пробьёт час испытаний.…В том доме на улице Пилсудского, 4 —бывшей Данцигер Штрассе, потом – Красной Армии —жили родители моей жены Марии.Её отец – «Граф» Бронислав,Бывший начальник почты в Липске,организатор подполья,узник Освенцима и Маутхаузена,выбрал жильё,тесное, как голубятня —навидался он досыта просторных бараков,вместительных плацеви вмещавших в себя ещё большепечей крематориев.Когда он пал жертвой врачебной ошибки,мы нашли у него банку пороха,машинкудля закатки патронови двустволку.Вот тогда мы и поняли,Откуда черпал он веруВ то, что его «уже никогда не возьмут».В подвальчике был магазин, довольно дешёвый.А немного повышепроживал часовщик – алхимик, создавшийвечный хронометр с музыкальной шкатулкой.Зимой пахло здесь Рождеством,А летом – именинами тёщи,служившей Богу,скромно носившей в сердце секретучения тайного,за которое пошла при немцах в тюрьму,ещё не осознав чуда зачатья Марии.Дом стоит до сих пор. Душа его – на небесах,а будущее ненадёжно, посколькуон давно предназначен на слом.А на чердаке – призракиО чём-то бормочут: то по-русски, а то по-немецки,А иногда там пахнет ванилью.Вроде бы ничего не менялось.Только названия улицы.…На месте немецкого кладбища – библиотека.Четверть века шёл долгострой —на могилах ведь строить непросто.Но случайности нет, ведь могилы – такие же книги.И кстати, средь нихнемало прекрасных изданий.Их гранитные титулы сплошь оплетали вьюнки,Пряча фамилии авторов,что были выбиты золочёным готическим шрифтом.Цветы,наколодованные из железа,замирали, дивясьбуйной жизни подснежников и незабудок,каждой весной перечивших всей своей прелестьюнеотвратимой судьбе.Мы рядом с кладбищем часто играли в футбол,радуя мертвыхнашим звенящим бессмертием.И застывшие ангелыс терпением истинно ангельскимсносили забористость слов и удары мячей.С наивысшею кротостьюони покорялись бульдозерам,что сталкивали их с высоты, превращая всё в хаос —без него никогдане удаётся создать нечто новое.Саркофаг библиотеки окружают ухоженные деревья,а между ними пороймерцаюткрошечные огоньки.…Почти что полвекастоял на центральной площадипамятник.В камне застылирусский солдат с ППШ,ребёнок и голубь.Тот голубь в детской руке —он был наименее шустройптицею в городе.Людидолго не задавались вопросами —цветы приносили, поддерживали огонь.И всё это времяза спиною красноармейцалежали два льва,оставшиеся от немцев.Они стерегли.А если бы ожили вдруг, то им бы хватило прыжка…И лучше не думать,что могло бы тогда случиться.Но однаждыприехал кран,и на землюпал ещё один неизвестный солдат.Пьедестал опустел.Всколыхнулась история.А добрым людям некогда было подумать:Ну ладно, солдат есть солдат…Но при чём тут ребёнок и голубь?…Городские старинные стеныимеют славное прошлое,которогопочти никто уж не помнит.И все мы тут издавна мочимся —ведь поблизости нету сортира.Тайну их долголетияИзучают теперь реставраторы,не обременённые делом.И рассылают воззвания ко всем правительствам мира,чтоб остановитькатастрофу кислотных дождейи разъедающих газов.Речистые предводители школьных экскурсийславят достоинства стен,долговечностьих кирпичей и раствора,а такжемужество их защитников,как-то забыв, что стеныслужили когда-тои нашим врагам.Но стенам вполне всё равно.И экскурсантам – тоже……А вот – очень старая улица,По которой скользятпейсатые тени.Полночной порой стручок месяцаразевает свой роти просит скрипача,того, что давно уже умер,тронуть в скрипке остатки души.Чудо музыки никого уже не воскрешает,Но пока она длится,в шалманчике с кухней еврейскойчуть лучше вкус цимеса.Кровати железные,перины и старые «Зингеры»притворяются правдой, которую прочно забыли.Иногда на стекле некто пишетнечто бессмысленно-подлое —настолько,что трудно поверить,чтоб это писал человек.Но как мы познаем добро,если зла не познали?…Там, где выстроен офис,весь стеклянный, в кружеве из алюминия,был кабачок.Он один во всём городеникогда не менял свою вывеску.Тут всегда было шумно и жарко,несло дурным пивом,кухней дешёвою, ну и, конечно, сортиром.За оцинкованным баромЦарили сивуха, селёдочка в маслеи лимонад.А за высокими столиками, что были обиты клеёнкой,потреблялось всё демократично.Менты говорили – притон.Тётки – шалман.Работяги – пивнуха.Заведующий – ресторан.Немногие авторы книги жалоб и предложенийХвалилилегкоусвояемость блюди версальскую вежливостьвечно подпитой обслуги.Однажды ввели бесчеловечный законнепременно брать сыр на закуску.Спустя пару месяцев полсмотрелся картиной Ван Гога.…В один год, в один месяц и деньи в час тот же самыйдвое упали с крыши.Один был тверёз,а другой – в стельку пьяный.Трезвый умер на месте,а пьяному – ну хоть бы что.Этот факт прославил наш городна родине и за границей.А кровавый след на асфальте —предостережениетрезвенникам закоренелым.Спасённый был выгнан с работы,зато стал примером живым«пьяного счастья».И теперь уж не надо емукорячиться кровельщиком,чтоб заработать на водку.Напротив —каждый желает с ним выпитьИ проставляется.Да и правду сказать – уж кому,как не пьяницам, очень нужныободряющие примерытого, что и в их положенииесть всё же светлые стороны.…История нашего города имеет свою историю.Раз – лучше, раз – хуже…Смотря кто напишет.Бывали у нас летописцы победи хроникёры пожаров.Они были наиважнейшими,ведь только лишь эти события —истинные цезурыв теченье истории.Это онипылают и триумфируютнад серыми буднямицелых эпох и столетий.Это они —Вечный источниквдохновеннейших споров и диспутово том, кто победили кто поджёг.Любопытно, что победители,равно как и поджигатели,легче входят в историю,нежели строители города,ведь строительстворедко бывает возвышенным актом.А недавно,когда начинали строительство нового банка,в том месте, где должен был бытькамень краеугольный,случайно отрылиотхожую яму времён эдак средневековья.Стройку тут же остановилии с благоговениемстали копаться, чтобы потом изучить,что выделяютпотроха эпох и столетий.