парамписем век недологнаших писем быстрый ящикнас с тобою сонных голыхнас-тоящихнектопишет приезжай молкто-то пишет мол приедугде твое мол смерте жалоипобедамы с тобоюпишет нектоя не знаю пишет кто-тонекто письма черной меткойдоикотыдальшенекто снова мечетмелкий бисер ах останьсясловомпроисходит нечтовроде сальсыкто-товяло отвечаетнаших писем век недологутромнад остывшим чаемсонныйголыйпарамнастоящим парамэто было бы не больнопарампарампарарáрамэтивойныпарамесли бы не в письмахпарамнапример, обнявшисьпарамто не этот быстрыйпарамящикпарарáрамбыли вместепарарáрамнавсегда ведьпарарáрамцелый месяцпарампадать
«Остынь-остынь – и дует на ладонь…»
Остынь-остынь – и дует на ладонь.Рассвет уж вот, весь животом наружу,весь рыже-красный, с голой требухой,бухой,волочится и воет, и потомложится истекать и иссякает,и между звеньев, будто между дел,как, между тем, он жалобно дуделв свою дыру внутри Его сплетенья,а датчик изнутри как принц бил в темяистерикой морзянки кровяной.Давнораспалась цепь и больше ничегоза этими словами кроме имя,не ими ли мостится тропка в адад будет свет, сказал mon couer и плакатьо том, что ничего не стоит ни-чего и ничего не объясняетиз этой беготнии еботнии ничего ничто не означаети зайчик мой, который там, внутри,умри.Глухой озноб, как боже мой берети режет изнутри свои узорыи достает из ящика на светиз черепной продавленной коробкифарфоровую крошку бытиякоторой нет белееи похоть рук Его, по локоть в чешуе,плоть рыбака разделывает; развене навзничь Он в разверстое кладетсвои игрушки: сломанных солдат,безглазых мишек, ишаков, мышей,конфеты голые без кожаных обертоки балерин в береткахбез ногине говорит им «сгинь», но зашиваетприлежно внутрь все это зверьебезгласное в постелино падкое на межутробный войи это полный боли короб Твойа ключ потерян.
Жена Лота ложится спать
она отправляется спать, кладет под подушку ладоньсоседи опять начинают с высокой «до»ноет висок, переворачивается внутрикакое-то раз-два-триона говорит ему, который снаружи спит,укутав ее в ее ежевечерний стыд,она говорит: я не могу так житьскажи уже что-нибудьа он говорит, два озябших слова спустив на снег:рыдай мене – или, может, проглатывается «не»и кутается в тишину, посреди которой поет соседспускают воду, включают далекий света она лежит, и хоть бы кто-нибудь к ней вошелзолотым дождем, проливною спермой на яркий шелкну чего тебе, говорит он ей, ты моё, моёмне вообще кажется – ты ангел там, под бельемналивное яблочко, зарумянившийся приплодо каком мечтал бы невозвращенец-Лотда и я бы тоже, если б имел объеми она застывает в кроватиничкомсоляным столбом
Орфей уходит с работы
это все про веру, когда остаешься один, боишься уйти с работыне куришь, не пьешь, не знаешь, как дожить до субботысидишь как дурак в темноте, умоляешь кого-томол, лишь вышел бы невредимэвридика сидит в темноте, чтобы ее никто не увиделни смерть какая, ни сотворники по несчастьюсамолет серебристой масти выпускает когти своих шассиенисей против шерсти плывет вдоль неба, сворачивает с путибог раскачивается в небе, принимаясь петь, чтоб забытьсявключает ночь и перестает отличать одного от другоготеперь никто его не рассмотрит, не растворит: ни птицы,ни свидетели иеговывсе ему равны: предыдущие и потомки,что считают своих, всякий раз ошибаясь на плюс в численезадачливый парень пробирается ощупью сквозь потемкине надеясь, что включат свет
