Читать «Сообщение» онлайн - страница 59

Бахыт Кенжеев

«Голосит застолье, встает поэт, открывает рот (кто его просил?)…»

«A собраться вдруг, да накрыть на стол…»

Александр Сопровский

1.

Голосит застолье, встает поэт, открывает рот (кто его просил?).Человек сгорел – бил тревогу Фет, но Марию Лазичне воскресил,Человек горит, испуская дым, пахнет жженым мясом,кричит, рычит.И январским воздухом молодым не утешившись, плачетили молчит.Ложь, гитарный наигрыш, дорогой. Непременно выживем,вот те крест.Пусть других в геенне жует огонь, и безглазый червьв мокрой глине ест.И всего-то есть: на устах – печать, на крючке – уклейка,зверь-воробейв обнаженном небе. Давай молчать. Серой лентойобмётанный рот заклей,ибо в оттепель всякий зверь-человек сознает, мудрецне хуже тебя,что еще вчера небогатый снег тоже падал, не ведая и скорбя,и кого от страсти господь упас, постепенно стал холостаятень,уберегшая свой золотой запас, а точнее, деньги на черныйдень.

2.

Что есть вина, ma belle? Врожденный грех? Проступок?Рождественская ель? Игрушка? Хлипок, хрупок,вступает буквоед в уют невыносимый,над коим царствует хронограф некрасивый.Обряд застолья прост: лук репчатый с селедкойнорвежскою, груз звезд над охлажденной водкой,для юных нимф – портвейн, сыр угличский, томатыболгарские. Из вен не льется ничего, и мы не виноваты.О, главная вина – лишай на нежной коже —достаточно ясна. Мы отступаем тоже,отстреливаясь, но сквозь слезы понимая:кончается кино, и музыка немаяостанется немой, и не твоей, не стоитстрашиться, милый мой. Базальтовый астероид,обломок прежних тризн, – и тот, объятый страхом,забыл про слово «жизн» с погибшим мягким знаком.Да! Мы забыли про соседку, тетю Клару,что каждый день в метро катается, гитаруна гвоздике храня. Одолжим и настроим.До-ре-ми-фа-соль-ля. Певец, не будь героем,взгрустнем, споем давай (бесхитростно и чинно) —есть песня про трамвай и песня про лучину,есть песня о бойце, парнишке из фабричных,и множество иных, печальных и приличных.

«Птичий рынок, январь, слабый щебет щеглов…»

Птичий рынок, январь, слабый щебет щеглови синиц в звукозаписи, такпродолжается детская песня без слов,так с профессором дружит простак,так в морозы той жизни твердела земля,так ты царствовал там, а не здесь,где подсолнух трещит, и хрустит конопля,образуя опасную смесь.Ты ведь тоже смирился, и сердцем обмяк,и усвоил, что выхода нет.Года два на земле проживает хомяк,пес – пятнадцать, ворона – сто лет.Не продлишь, не залечишь, лишь в гугле найдешьвсякой твари отмеренный век.Лишь Державин бессмертен и Лермонтов тож,и Бетховен, глухой человек.Это – сутолока, это – слепые глазатрех щенят, несомненно, иноймир, счастливый кустарною клеткою, затонкой проволокою стальной.Рвется бурая пленка, крошится винил,обрывается пьяный баян —и отправить письмо – словно каплю чернилуронить в мировой океан.