Читать «Военные приключения комендора-подводника старшины Дерябина» онлайн - страница 16

«Маманя, родненькая, здравствуй! Я на станции случаем попал в вагон к вербованным. Да приписали к чужой фамилии. А сознаваться было боязно: а ну, да возвернут, а то и в каталажку. Но всё уладилось. Нашлись добрые люди и документ сызнова выправили настоящий. И возрастом мне теперича можно на службу. Прошёл строгую комиссию. Так что не горюй, я напрямки еду на флот во Владивосток. Определяют в подводную лодку на комендора. Это вроде как при пушке буду. В церкови за меня молиться Святому Николаю – он благоприятствует морякам. Братовьям и сестричкам большой привет. Приеду на службу-отпишу. Твой сын Стёпка».

Через месяц Авдотью вызвали в ОГПУ. Она обмерла от страха, хотя грехов за собой не знала. Там сидел ладный офицер в фуражке лётчика, как у её Захара. Он встал ей навстречу: «Здравствуйте, мамаша! Вот вам письмо от сына Степана. Он теперь определён на Тихоокеанский флот!» Дуся так и грохнулась на скамейку у входа. Она зарыдала и плечи её затряслись. Офицер подал ей воды: «Не плачь, мать, хорошего сына вырастила для Родины!».

А уж на следующий день все деревенские и заводские от Канавы до Верхней Часовни узнали новость, что у тётки Авдотьи сын нашёлся. А Дуся ходила сама не своя от радости: «Мой младшенький, любимый Стёпушка, сынок отыскался!» Она была готова этой вестью делиться без устали, показывая казённое письмо с почерком родного сына. Мать ликовала: в её душе ВСЯ семья была в сборе!

А Степан этим часом был определён временно до эшелона при ОГПУ стажёром. Здесь был паёк и настоящая служба: надо было отлавливать и уничтожать белогвардейскую контру. Научили ручному бою и владеть шашкой. Стрелял Степан (уже не Алексей!) Дерябин ещё в ОСОВИАХИМе. Дали боевого коня Красика, едва объезженного и горячего. Вскоре конь полюбил неразговорчивого, но ласкового чекиста. Так что ко времени призыва на флот уже оперативник ОГПУ был настоящим красноармейцем.

Часть третья

Запомни, браток!

Глава 12

КВЖД не отдадим!

Вскоре Степан уже ехал мимо родных скалистых гор, к коим успел привыкнуть, как и к нескончаемой таёжной глухомани. Стоял март, почти самый трескучий и морозный в Забайкалье. Предыдущая, прошлогодняя поездка в вагоне-теплушке была явно экзотичней теперешней. Тогда было начало лета и, если что докучало пассажирам теплушек, так это паровозный дым и извечные гудки ночью. Тогда на остановках рвали траву, причём в основном лопухи. Сие служило в пути туалетной бумагой, о существовании которой мало кто был сведущ. Но дыра с сиденьем в задней части вагона была по-прежнему и в этом вагоне. Над ней же висел рукомойник. Об него без привычки стукались головой и матерились, вставая с сиденья. Для устойчивости страждущего была прибита в бок вагона труба, дабы при качке и поворотах не снесло на пол. И ещё: всё жидкое выдувало вовнутрь. В лицо, если умывался и в штаны и на спину присевшему облегчиться. Дверь открывали лишь на длинных перегонах и по ходу поезда: проветрить и сходить по малой нужде. Так что красотами любовались лишь на станциях и снаружи вагона. Делали это опять-таки сидя на корточках, чтобы успеть справить всяческую гигиену и заскочить в вагон. Дрова запихивали под нижние нары. Буржуйка в центре была оббита железом вокруг корытцем и присыпана песком. Ночью дежурил дневальный, но он чаще тоже спал. Так что утром в вагончике был «колотун-бабай», как заметил призывник киргиз Разибай. Его упорно звали матерно: «Разъе. ай», но парень этого не замечал и смеялся вместе со всеми.