Читать «Кое-что из написанного» онлайн - страница 81

* * *

Выше я говорил, что больше не общался с Чокнутой после моего бурного увольнения в одночасье из Фонда Пазолини. В каком-то смысле это не совсем так. Лауры уже не было (она умерла в 2004-м), когда знойным летним днем я укрылся в прохладе многозального кинотеатра, чтобы заодно насладиться последней редакцией «Экзорциста». Я много лет не пересматривал фильм Уильяма Фридкина, но память не изменила мне: это настоящий шедевр, краеугольный камень истории кино. Такие фильмы можно по пальцам перечесть. А вот что я забыл, так это то, что какой-то гениальный режиссер дубляжа решил доверить Чокнутой озвучить голос демона, вселившегося в девочку. Весь фильм построен на этой простой и крайне удачной находке — контрасте между голосом дьявола, в котором будто сошлись все ужасы мира, и пронзительной нежностью взгляда и очертаний девочки, одержимой бесом. Помимо нескольких броских, но не столь искусных и значимых спецэффектов, почти все сверхъестественное начало «Экзорциста» сведено к тому, что бес говорит, говорит безостановочно, показывает свою суть, издавая звук своего голоса, как самый непристойный и страшный из своих атрибутов. Голос демона — это средство передвижения нечистой силы и в то же время сама нечистая сила, ее остро заточенное, смертоносное оружие. В этом случае художественная ответственность, лежащая на актере, озвучивающем за кадром дьявола, как в оригинале, так и в итальянской, да и в любой другой версии фильма, огромна. Мишель де Серто, известный историк и философ-иезуит, подробно интересовавшийся «Экзорцистом» и другими фильмами на тему одержимости, снятыми в 70-е годы, писал, что язык одержимой девочки — это «высказывание без высказанного». Это парадокс, воплощенный в акте говорения, «там, где нет больше ни слов, ни фраз, способных высказать то, что завладело субъектом». Кто лучше Лауры мог придать форму этому гнетущему и трагическому образу? Сколько раз она сама, переходя на рев, злобное шипение, смех, становилась истинным носителем лукавого? Тот утверждал свое присутствие, делая вид, будто говорит, изрекал свое высказывание без высказанного. Чокнутая наполняет фильм Фридкина впечатляющей барочной игрой с помощью хриплого голоса и желчного тона, способных вызвать извержение темной магмы ада. Она интонирует голос демона при полном уподоблении персонажу и одновременно потешается над своей игрой, иногда окрашивая легкой патиной болонского говорка отдельно взятые остроумные пассажи и междометия. Так дети шутя пугают в темноте младших братьев, а потом сами же боятся собственной шалости. В фильме дьявол вселяется в девочку, и девочка одержима дьяволом. Между ними натягиваются тугие голосовые связки. Именно там, в глубине звука, бьется сердце самой драмы, именно там должны активно пульсировать оба полюса этого магнитного поля, этого соотношения сил, этого уравнения, построенного на принуждении, точнее, на принудительном эросе. Словом, это голос насильника и жертвы: инфантильный восторг от изнасилования и ужас того, кто в бессилии слышит, как в его собственном голосе отзывается триумф врага. Сущность дьявольского кроется большей частью в этом особенном режиме неопределенности, в этом звуковом месиве внутреннего и внешнего, самого себя и мира. В своем дубляже Лаура обозначает его как симптом зла, лукавого, от которого сама она, бедный болонский демон, окончив работу над фильмом и позабыв о нем, так и не сумела избавиться.