Читать «Мария Башкирцева. Дневник» онлайн - страница 355
Мария Константиновна Башкирцева
Бальзак – в могиле, Виктору Гюго – 82 года, Дюма-сыну – шестьдесят. Он все-таки один из тех, которым я поклонялась и удивлялась.
Розали принесла мне с почты письмо от Гюи де Мопассана. Пятое письмо лучше других. Мы уже не сердимся друг на друга. И к тому же он поместил в «Gaulois» прелестную хронику, она меня совсем смягчила.
Как это любопытно! Этот человек, которого я совершенно не знаю, занимает все мои мысли. Думает ли он обо мне? Зачем он пишет мне?
Я занята ответом Гюи де Мопассану.
Ничего другого я и не могла бы сейчас делать: я со страшным нетерпением жду лакировки моей работы. В самом деле, литература меня слишком захватила! Прочь Дюма, Золя, все вы! Я выступаю! С каким трепетом я раскрою «Figaro» и «Gaulois»! Если они станут молчать, какое это будет глубокое несчастье! А если они будут говорить, что скажут они? Когда я подумаю об этом, сердце замирает, а после начинает тихо, тихо биться.
Несчастье не так уже велико, так как «Gaulois» говорит обо мне очень хорошо.
«Вольтер» печатает заметку в том же роде и отзывается обо мне, как и «Gaulois». Это главные органы.
«Journal des Artst», который печатает отчет «с птичьего полета», также называет меня. «Intransigent» в своей заметке отзывается обо мне тоже хорошо. Другие журналы тоже мало-помалу дадут свои отзывы. Только «Фигаро», «Gaulois» и «Вольтер» делают это в первое же утро выставки.
Довольна ли я? Это вопрос простой. Ни слишком довольна, ни слишком недовольна…
Довольна как раз настолько, что не прихожу в отчаяние, вот и все.
Я вернулась из Салона. Мы поехали туда только в полдень, а вернулись только в 5 часов, за час до окончания. У меня мигрень.
Мы долго сидели на скамейке, перед картиной.
На нее смотрят много. Мне было смешно, когда я думала, что все эти люди никак бы не подумали, что создатель этой картины молодая, элегантная девушка, которая сидит тут же, показывая свои маленькие и хорошо обутые ножки.
А! Это гораздо лучше, чем в прошлом году.
Что же это, успех? В
Бастьен-Лепаж выставил только свою маленькую прошлогоднюю картинку: «Кузницу».
Он все еще не настолько здоров, чтобы работать. Бедный архитектор очень печален и говорит, что готов утопиться.
Я тоже печальна, и мне кажется, что, несмотря на мою живопись, на мою скульптуру, на мою музыку, мою литературу, несмотря на все это, мне кажется, что я скучаю.
Отправляемся с Г. в Салон.
Салон! Действительно ли он становится с каждым годом все хуже и хуже или же это я делаюсь все прихотливее и прихотливее?
Прямо не на что смотреть. Эта громада картин без убеждения, без мысли, без души поистине страшна. Все это жалкая стряпня, за исключением большого декоративного аппарата Puvis de Chavannes. Этот человек в маленьких вещицах безрассуден, но его большие декоративные полотна прекрасны. Они переносят вас в какую-то чуждую вам, но очень поэтическую архаическую атмосферу. Притом вы не можете сказать, что это: рисунок, живопись или что-то другое, не от мира сего? Скажу еще, что я только начинаю его любить: это совсем новые пути. Видела еще портрет красавицы m-me Саржана. Портрет возбуждает огромное любопытство: его находят жестоким. На мой взгляд, это – сама правда, само совершенство. Он писал то, что видел. Прекрасная m-me страшна среди бела дня, ибо, несмотря на свои двадцать шесть лет, она румянится и белится. Гипсового тона белила придают ее плечам оттенок трупного цвета. К этому она еще красит свои уши в розовый цвет, а волосы в цвет красного дерева. Брови, цвета темного красного дерева, – две сплошные темно-бурые линии.
