Читать «Монады» онлайн - страница 328
Дмитрий Александрович Пригов
– А он врет.
– Это почему же? – спрашивает мать, отвлекаясь от какого-то своего рутинного занятия.
– У него узкие губы.
– Ну-ну, – неопределенно реагирует мать.
Понятно, от кого девочка набралась всего подобного. От няньки, унаследовавшей громоздкую и достаточно примитивную систему физиогномических наблюдений, ясно дело, от своих бесчисленных предков и прародителей. Впрочем, европейские варианты сходного мало отличаются от восточного, скорее всего, многое оттуда попросту и позаимствовав.
Густые брови – склонность к убийству. Понятно! Глаза треугольником – обманщик и предатель. А как же иначе?! Широкая переносица – подвержен вспышкам ярости и безумия. А что возразишь? Выпуклый лоб – мечтательность. И так далее.
– Чепуха, – замечает мать. Она не верит ни во что подобное, безумно переполняющее местный быт, зачастую усложняя ей жизнь и взаимоотношения с китайской прислугой.
Девочка ничего не отвечала.
Соседка поправляет на голове темный в горошинку платок, заправляя под него повыбившуюся прядь старческих пересохших бесцветных волос, и, молча пожевав узкими сухими губами, переспрашивает:
– В Китае?..
– Едят, – девочка оборачивается на нее с понятным удивлением.
– Ну, съешь тогда яичечко, детонька. Вареное. Мамку с папкой небось вспоминаешь? – голос ее непреодолимо жалостлив.
Слезы сами наворачиваются на глаза. Девочка, давясь и задыхаясь, глотает протянутое, уже очищенное крутое холодное яйцо, стараясь не взглядывать на соседку, дабы не выдать своей слабости. Так ведь девочка еще! Ребенок!
Яйцо крошится в ее руке. Она аккуратненько подбирает крошки сухого желтка, просыпавшиеся на подол, ссыпает их горсточкой в уголок стола и отворачивается к окну.
Среди мелькающих бесконечных стволов нескончаемых лесов, там, в глубине, за деревьями, вослед поезду несется кто-то. Кто? Девочка почти прилипает носом к холодному стеклу, оставляя на нем большое матовое пятно неосторожного дыхания. Протирает окно рукой. Протирает подолом юбки очки. Присматривается. Нет, никак не может уловить – некий, не ухватываемый глазом.
А так – только темное промелькивание и исчезновение. Но не отстает. Опережает даже. Бывает, доберешься до конечной станции – а он уже там стоит, странно так улыбается. Встречает кого? Или просто так. Стоит рядом с одинокими, ожидающими ее, девочку, на почти опустевшей ташкентской платформе тетей Катей и дядей Митей. Девочка улыбнулась про себя, представляя эту картину.
И они тоже – стоят, смотрят, улыбаются.
Все улыбаются.
Кто не ездил в подобных поездах? Перед быстро утомляющимися глазами, по-птичьи прикрываемыми смежающимися от усталости веками, разворачиваются фантазмические картины убегания, отбегания, перебегания, забегания за стволы, пробегания под колесами поезда и исчезновение за горизонтом. Улетания в неведомые дали. Полнейшее исчезновение. И моментальное стремительное возвращение. Почти прилипание к холодному окну огромного бледного лица, расплывающегося по всей поверхности стекла неразличимым полупрозрачным пятном. Ничего не углядеть.