Читать «До встречи не в этом мире» онлайн - страница 44

Ночью она пришла ко мне во сне в образе той девочки, которую я знал. Утешала меня. Почти также, как в моем рассказе «Зеркало Клеопатры», написанном мной при странных обстоятельствах, задолго до этого.

Сначала я ревел от бессилия, потом поехал в Ленинград, где был тогда прописан, чтобы испросить разрешение на ее отпевание. Прошение можно подать только по месту прописки. Я отправился на Березовую аллею к Митрополиту Ленинградскому и Новгородскому, впоследствии Патриарху всея Руси. Приехал один раз – он с делегацией, второй – всё с делегациями. На третий я приехал на Каменный, около четырех утра, перемахнул забор и позвонил в звонок красивого особняка. Вышла женщина в халате, расшитом золотом, с прекрасным светлым лицом. Я ей всё рассказал.

– А какова причина? – спросила она.

– Одиночество, – ответил я.

Она велела мне поехать к отцу Сорокину в Александро-Невскую Лавру и подать прошение. Отец Сорокин запомнился мне тем, что видел меня насквозь. Прошение принял.

А через неделю я получил по почте письмо.

На бланке Митрополита Ленинградского и Новгородского – Батяйкину Ю. М., за № 1065/9, 11.10.89 г. было напечатано:

«Канцелярия Митрополита Ленинградского и Новгородского сообщает, что на Ваше прошение отпеть заочно Вашу знакомую Орбелян Марину Константиновну, окончившую жизнь самоубийством, последовала резолюция Высокопреосвященнейшего Митрополита Алексия следующего содержания:

«ОТПЕТЬ ЗАОЧНО РАЗРЕШАЮ.

МИТРОПОЛИТ АЛЕКСИЙ».

И. о. СЕКРЕТАРЯ МИТРОПОЛИТА ЛЕНИНГРАДСКОГО

И НОВГОРОДСКОГО ПРОТОИЕРЕЙ ВИКТОР ГОЛУБЕВ»

Отпевали Марину в храме Всех Скорбящих Радости, где меня когда-то крестили, на Ордынке в Москве. После отпевания мне дали мешочек с песком, с какими-то бумагами, которые следовало закопать в могилу Марины. Но Наталья Романовна говорить со мной не желала, и этот мешочек долго лежал у меня. Когда я понял, что моя жизнь кончается, я сжег его вместе с разрешением на отпевание.

Осенью 2012 года я его содержимое высыпал в море на излучине залива Коктебеля, выйдя в море на катере.

На месте ее родителей я бы повесился. Но отец уехал в Лос-Анжелес, откуда когда-то приехал, и что он чувствует – я не знаю, а Наталья Романовна сообщила подруге, что Марина была такая же чокнутая, как я.

Скитаясь от тоски по чужим городам, я возненавидел мир с его лицемерием и шаблонами. С окружающими стал вести себя высокомерно, вызывающе и язвительно.

Исключения были, разумеется. Но редкие.

В ту пору я затеял войну с графоманами, с присущим мне в этом вопросе сарказмом. Хотя я везде был вхож, и меня узнавали, принимали, восхищались – печатать опасались.

Глядя на всеобщее лицемерие, я начал сочинять и рассылать по всей литературной Москве пародии на известных в Москве и Питере советских поэтов – редакторов отделов поэзии, секретарей Союза и совковых творцов литературных журналов.

В итоге я попал на еще более надежный крючок чекистов, чем был огорчен не особо, если не доволен.

Александр Иванов впоследствии, прочитав мои пародии, сказал:

– Это не пародии, и на пасквили не похоже. Но здорово!