Читать «До встречи не в этом мире» онлайн - страница 29

– Потеряли мы твои стихи, мальчик.

Я выхожу из кабинета – чуть не реву, готов убить его, но вслед за мной вышел Андрей Донатович Синявский… Он объяснил, что нужно не расстраиваться от потери, а радоваться. Объяснил – почему, долго со мной разговаривал на скамейке.

Не раз приглашал меня к себе, разговаривал со мной о поэзии, о миссии поэта, о свободе творчества, о свободе вообще.

Жаль, мало мы с ним общались, но для меня эта первая прививка свободы оказалась неоценимой.

Когда его выдворили из страны, я горько пожалел, что не ценил встреч с ним.

Меня же начали поочередно выгонять из всех школ, так что, хоть я и окончил в конце концов десять классов, фактически я закончил на седьмом. Однако менять школы было интересно, волнение какое-то охватывало поначалу.

В пятнадцать я влюбился в Аню Дулицкую, известную в московских элитных юношеских кругах и фантастически красивую девочку.

Я ежедневно сочинял для нее по несколько стихотворений, потом она меня бросила, на то была причина, меня не касавшаяся. В подробности вдаваться не буду, но через год мы встретились.

Я проводил ее до здания ТАСС, где работала ее мама и где она сама пробовала себя в журналистике. Дома я написал стихи и показал ей.

– Вот ты и родился как поэт, – сказала она.

Это стихотворение было первым, которое потом я прочел Бродскому.

Живешь на свете сотый век, печальный и больной.Но взгляд из-под усталых век упрямый и стальной.Тебя узнает без труда любой, кто сам такой.Тебя встречаю я всегда, и летом и зимой.Ты бродишь, жизнь свою губя, похожий на Пьеро.Но кто-то влюбится в тебя нечаянно, как в метро.Проводит взглядом до дверей, и ты навек уйдешь.Но если будешь посмелей, то встретишь и найдешь.Но тот, кто любит, не любим, и это знаешь ты,и бродишь с кем-нибудь другимопять до темноты.А те, кого любил всегда, и звал под снежный хруст,придут в твой старый дом тогда,когда он будет пуст…

Из-за Дулицкой я вторично подрался с тем же участковым. Я ждал ее на Пушкинской, возле телефонов-автоматов. Подошел этот ублюдок и решил меня все-таки доставить в милицию. Мне было уже шестнадцать, или почти, я был худоват, но обладал ударом, сравнимым с молотком. После нескольких «боковых» он пополз по забору, отчаянно вызывая по рации подкрепление. Прибежали семь-восемь милиционеров, каждый из которых получил свое – морды у них стали похожи на тертую морковь, политую кетчупом. Поняв, что справиться со мной они не могут, они оторвали меня от земли, как Антея, и на руках потащили в сто восьмое, попутно получая уже не столь сильные, но смачные оплеухи. Следом за нами ввалилась разъяренная толпа, которая видела начало и которую восхитило мое сопротивление.

– Если мальчика сейчас же не отпустите, мы все отделение разнесем, – волновались мужчины и женщины.

После войны народ был другой. Это сейчас он скурвился, поник, стал жить не по закону, а по понятиям.

До Ани Дулицкой я дружил с Жанной Тарумовой, в седьмом классе. Мы дружили открыто, я нагло учился в ее классе, хотя числился в другом, приходил и садился за ее парту. Ухаживал за ней, помогал одевать пальтишко. Нас даже пытались вразумить в Детской комнате милиции, что нас с ней порядком насмешило.