Читать «До встречи не в этом мире» онлайн - страница 28

В Оружейном переулке у меня был друг – старьевщик. Евреям разрешали тогда заниматься подобной коммерцией, видимо, в порядке унижения. А они там становились миллионерами.

Пока шли уроки, звенели звонки, мы с ним вели неторопливые беседы о таких редкостях, о которых и сегодня мало кто слышал. Он давал мне читать такие сокровища, которых я после не встречал ни в отделах редких книг, ни в музеях.

В один прекрасный день он исчез вместе с палаткой, как в романе Булгакова.

В меня почти все влюблялись. Даже влюбилась преподавательница физкультуры – юная, известная тогда теннисистка. Мы вместе заперли учителя рисования Рувима Марковича в кабинете рисования, где он и просидел до утра, вопя из окна:

– Товарищи! Помогите!..

К сексу я относился спокойно, невинность потерял в очень раннем детстве со сверстницей, чуть постарше меня. Здорово было. Никогда так уже не было.

Сочиняя стихи, я, естественно, причислил себя к символистам, и стихи мои относились исключительно к прошлому веку. Особенно были мне близки Александр Блок и мистик Владимир Соловьев.

В седьмом классе в нашу школу пришел первый и последний необычный учитель.

Мне представляется, что занесло его к нам исключительно ради меня.

Звали его Юрий Ряшенцев – впоследствии автор превосходных текстов к песням «Трех мушкетеров».

Благодаря ему я получил эксклюзив на посещение журнала «Юность».

Помню там скучного Чухонцева, дурно воспитанного Рождественского, хамоватого Евтушенко – и все. Мой кумир – Булат Окуджава – там не бывал.

В небе странные звезды зажглись.Сотни странных вопросов вокруг.Мысли в темь-пустоту разбрелись —Воплотились в разомкнутый круг.В небе лунный мерцает овал.Где-то время наперстками пьют.Мысль уносится в темный провал.А оттуда ответов не шлют.Человек, как безумный кустарь,Мыслит – бьется и ночью и днем.В небе лунный сверкает фонарь,Все ответы покоятся в нем.

Вот, послушав меня, местные поэты мне говорят:

– Мистики много, образности мало.

– Хорошо, – отвечаю.

И прямо при них пишу: от слишком яркой лампочки к утру вскочил желвак на коже абажура.

Очередной корабль с Байконурапрожег паялом в воздухе дыру.Чурчхел болел в измученной спине,не отдохнув на порыжевшем плюше.В башке взрывались залпами катюши машины,проезжавшие в окне.Пылал в лучах восхода черновик.По строчкам солнце бегало, как колли.Спешил в кабак пылающий язык,слупив деньгу на целлюлозном поле.

Ну, с образностью ясно. А современности-то нет вовсе. «Будет когда-нибудь», – отвечаю. Московско-пролетарский стиль сочинения стихов мне претил, и я перестал там появляться. В этот момент меня поддержал один очень интересный человек.

Недалеко, на Пушкинской площади, находился тогда журнал «Знамя», куда я отнес все свои юношеские стихи: четыре общих тетрадки. Как-то пришел за ответом, а Главный мне говорит: