Читать «Терапия пустого усилия. Когнитивно-ориентированный подход к быстрому облегчению душевной боли» онлайн - страница 54

Вышеприведенные три примера касаются положительных эмоций. Но тоже самое – идеологическую неспособность считать определенную эмоцию чрезмерной – мы можем наблюдать и при негативных эмоциональных реакциях.

Представим себе щепетильно–нравственного человека, чрезвычайно ценящего мораль как таковую. Его идеология, его ценность – это непричинение зла другим. Совершив аморальный проступок и причинив зло, испытывая по этому поводу вину, сможет ли он сказать, что переживает слишком сильно? При том, что для него испытывать вину – это хорошо. Ведь это переживание, которое уменьшает вероятность подобных ошибок в будущем и в целом делает человека лучше, поднимает его нравственно. Вина – это благо. Если не для него лично, то для человечества точно. Сможет ли он сказать, что в нем этого блага слишком много? Перед высшей ценностью прагматические рассуждения бледнеют в своей значимости. Чрезмерное с практически–прагматической точки зрения переживание все равно не теряет своей ценности, имеет для личности эту ценность в самом себе, и поэтому не может субъективно оцениваться как слишком сильное, неадекватное причине.

Но тем не менее здесь, в отличии от естественных эмоций, мы можем увидеть страдание по поводу страдания, как при СИЭР. Человек здесь может заниматься совершенно безысходным и саморазрушительным самоедством.

В гротескном виде такая ситуация показана в чеховском рассказе «Казак». Хуторянин Максим Торчаков после пасхальной службы едет с женой в телеге через степь домой. И на обочине дороги им встречается нищий больной казак, просящий милостыни. Максим собирается отдать ему часть пасхи, но жена его решительно противится этому, Максим сдается, и казак остается ни с чем. Через некоторое время Максима начинает мучить совесть. Он винит себя за бессердечие. Приехав домой, не может успокоиться. Посылает за казаком, а того уже и след простыл. Дальше – больше. Максим продолжает себя ругать, портятся отношения с женой, он запускает хозяйство, запивает… Вина тут, явно носит деструктивный характер, она разрушает. Но вряд ли Максим смог бы назвать ее слишком сильной… Вернее, вопроса об этом не возникает. Хотя практической пользы от нее никакой нет. Есть ценность в ней самой и кощунственно оценивать свой стыд как чрезмерный. Моральная важность, нужность вины определяет ее высочайшую интенсивность независимо от ее практического смысла. Это гротеск, конечно, но он в выпуклом виде показывает то, что действительно бывает в жизни.

Надо сказать, что чувство вины часто бывает естественно–непродуктивным. Во всяком случае, у нас, в России. И это, видимо, связано с «идеологической» культурной установкой на «облагораживающие страдания» и псевдоправославное самоукорение, в котором частенько стирается разница между самоедством и искренним раскаянием и покаянием.

Возьмем пример другого негативного непродуктивно–естественного чувства – гнева. Посмотрим отрывок из фильма Ю.Райзмана «Частная жизнь»…

Мы видим здесь жесткого, авторитарного, сильного, привыкшего побеждать человека – героя М. Ульянова. Его, руководителя высокого ранга, неожиданно снимают с работы. Мы видим как он мечется в бессильном гневе, не находит себе места, кипит от несправедливости, совершает нелепые поступки, срывается на домашних… Его гнев не имеет полезного выхода потому, что его сняли «сверху» и возможности повлиять на начальство министерского уровня в его распоряжении нет. Но продолжает, что называется, «беситься». Боевой настрой, стремление побеждать и подавлять (в данном случае в честной борьбе) является его абсолютной жизненной ценностью. И служить ей чрезмерно нельзя. Поэтому и отнестись к своему гневу как к «слишком сильному», несмотря на его низкий «коэффициент полезного действия», невозможно.