Читать «Девичье поле» онлайн - страница 24

Весело улыбнувшись, Наташа ответила Фадееву:

— Вы изрекли неопровержимую истину. Но неопровержимо ведь и то, что, когда тёмная земля поворачивается к солнцу, оно и светит и греет. Повернитесь-ка умом и сердцем к Парижу — теплом и светом повеет на вас оттуда, — точно солнце взойдёт!

Наташа перевела свой взгляд с Фадеева на двери гостиной — в столовую шла Александра Петровна. И Наташа, в каком-то необъяснимом порыве, вдруг встала и вся сияющая пошла навстречу матери, обняла её за талию, целуя, повела, и, доведя до стола, отодвинула свободный стул, усадила мать за стол.

Соковнин внимательно следил за этой сценой и в голове его пронёсся смутный, но светлый образ: Наташа, в её полумужском изящно сшитом костюме tailleur, казалась ему в эту минуту олицетворением той новой женщины, которая ищет всех своих больших «мужских» прав, сохраняя самое большое право своего женского сердца — быть женственной.

— Мама, тебе налить? — спросила Лина.

— Нет, не надо.

Когда Наташа села опять на своё место, она взглянула на Соковнина и с вызывающей улыбкой сказала ему:

— Так вот что такое мой Париж.

Он усмехнулся и сказал:

— Вижу. Однако уж и «патриотка» же вы «своего Парижа»! Некоторым образом точно второе отечество нашли.

— У меня нет отечества, — просто, но веско сказала Наташа.

Александра Петровна все время смотрела на Наташу любящим взглядом, — теперь в этом взгляде промелькнула грусть. Её не раз в последние два года изумляли суждения Наташи, но она уже давно оставила попытку оспаривать её. Она только говорила самой себе, что часто «не понимает» дочь и что Наташа, вероятно, по-своему права. Ей, матери, дорого Наташино счастье, а в чем счастье вообще, как не в том, чтоб свободно думать и действовать. И она подавила сейчас готовившийся вырваться вздох.

А Соковнин сказал:

— Что же — состоите в Париже в лиге «Sans patrie»?

— Я никаких партий не признаю. Принадлежу к партии «сама по себе», — улыбаясь, ответила Наташа.

— Чудесно. Такие слова хоть к моему анархическому credo приписать готов.

— А разве у анархиста может быть какое-нибудь credo?

— По-настоящему не должно бы быть никакого. Но по вольности российского дворянина имею и таковое.

— Какое?

— Живи.

Наташа, смотревшая на него напряжённо-вопросительно, теперь улыбнулась и сказала с лёгкой иронией:

— Широко.

— Всеобъемлюще.

— Почти по-парижски.

— Совсем по-рассейски.

— Пожалуй. Только есть разница: как «живи»? Учитесь жить у Парижа.

— С таким же правом я могу сказать: учитесь жить у русского мужика.

— Полноте вздор молоть. Русский мужик только глина, Париж скульптор. Что значит жить? Значит — не умирать. Не умирать — быть вечным.

— Уж на что вечнее глины и русского мужика. Солнце остынет, а глина и русский мужик останутся.