Читать «Сталинизм как европейское явление» онлайн - страница 2

То, что отождествление, о котором говорил Иоффе, произошло, Ленин открыто признавал в своем последнем письменном документе – Письме съезду, известном как «завещание»: здесь проблема наследования Я, отождествлявшемуся с ЦК, в высшей степени беспокоит его, и он пытается определить наиболее подходящего наследника, исходя из психологического склада личности, так как ему кажется, что начатое им дело, пусть и не целиком, но зависит и от этого. Пользуясь прототипом иоффевской формулы, а именно: формулы монархического абсолютизма, – мы должны сказать, что в конце 1917 года в России пришла к власти династия, которой нет прецедентов в истории – не монархическая, основанная на божественном праве, но идеократическая, основанная на праве историческом, которое в свою очередь опиралось на идеологию (марксистскую), провозгласившую, что она разрешила загадку истории и полностью постигла существо ее развития, включая и будущее. Для этой новой династии, генеалогия которой восходит к Марксу, проблема преемственности оказывалась особенно сложной. Но форма власти и источник ее сакральности уже были зафиксированы. Заметим, что как проблема преемственности, так и проблема обоснования являются специфически коммунистическими, так как другие современные формы тотальной власти, не обладавшие такой прочностью и постоянством, выливались в диктатуру одного вождя и заканчивались вместе с ним. Советская тоталитарная система является единственной, о которой можно сказать, что ей присуще подлинное историческое развитие, и я бы сказал, что это – единственная в полном смысле тоталитарная система, то есть единственная моноидеологическая и монопартийная система, основанная на массовой мобилизации и вдохновляющаяся универсальным призванием.

Второй ленинский текст, на котором я кратко остановлюсь, не менее показателен, чем письмо к Иоффе. Речь идет о к Дмитрию Курскому, наркому юстиции с 1918 по 1928 гг. Курский, как и Ленин, имел юридическое образование и в своей переписке оба говорят как юристы. В упомянутом письме к Курскому, представляющем среди других исключительный интерес, поражает преамбула, где сообщается о копиях, направленных Молотову, Цюрупе, Рыкову и Енукидзе, и отчеркнуты слова: «С особой просьбой: не размножать, только показывать под расписку, не дать разболтать, не проболтать перед врагами». Чем вызвано такое настойчивое стремление держать в секрете письмо, которое полностью опубликовали только в 1964 году? А тем, что здесь, в отличие от частного письма к Иоффе, Ленин отдает четкие и твердые директивы, и еще тем, что эти директивы резко расходятся с официальной политикой, вследствие чего, как он сам говорит в другом месте этого письма, снова подчеркивая его секретность, «врагам показывать нашу стратегию глупо». Директив в принципе две, и касаются они провозглашенного за год до этого, по окончании гражданской войны и в результате краха «военного коммунизма», нэпа. Первая директива, высказывавшаяся в других письмах к Курскому, касается усиления репрессий против тех, кого Ленин называет «политическими врагами» и «агентами буржуазии», «в особенности» , подчеркивает он, «меньшевиков и эсеров». В дополнениях к проекту нового уголовного кодекса, направленных Курскому несколько месяцев спустя, Ленин требовал расширить применение смертной казни за «пропаганду или агитацию, объективно содействующие буржуазии». В письме же от 20 февраля, где тоже настаивается на широком применении расстрела, он заявляет о необходимости организации «ряда образцовых (по быстроте и силе репрессии) процессов», заставляя оказывать «воздействие на нарсудей и членов ревтрибуналов через партию» опять-таки в смысле «усиления репрессии». Что касается нэпа, то Ленин выражается четко: «мы признали и будем признавать лишь государственный капитализм, а государство – это мы, мы, сознательные рабочие, мы, коммунисты». Из-под этого «мы» пробивается перефразированная Иоффе формула абсолютизма. Заключение, к которому приходит Ленин, четко определено: «Поэтому ни к чёрту не годными коммунистами надо признать тех коммунистов, кои не поняли своей задачи ограничить, обуздать, контролировать, ловить на месте преступления, карать внушительно всякий капитализм, выходящий за рамки государственного капитализма, как МЫ понимаем понятие и задачи государства». Следовательно, необходимо «применять не corpus juris romani к „гражданским правоотношениям", а наше революционное правосознание»; необходимо «через партию шельмовать и выгонять тех членов ревтрибуналов и нарсудей, кои не учатся тому и не хотят понять этого». Теперь понятно, почему в постскриптуме Ленин еще раз настоятельно требует секретности: «ни малейшего упоминания в печати о моем письме быть не должно».