Читать «Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков» онлайн - страница 260

С поразительной силой эти интенции в своей рецензии подхватил и выпятил Савицкий, резко очищающий аргументацию Трубецкого от «общечеловеческой» шелухи. Савицкий требует ясно различать два типа культурных ценностей: одни определяют цели и «самоцели» народной жизни – такие ценности действительно равноправны и несоизмеримы; другие относятся к средствам для достижения целей – и эти ценности вполне соизмеримы, когда, например, речь заходит о научном познании или о военной технике. Пренебрежение идеологией романо-германского мира недопустимо распространять на его технику; нельзя недооценивать «значения силы как движущего фактора культурно-национального бытия» [Савицкий 1997, 146]. Сила – в том числе сила техническая и военная – один из важнейших параметров, определяющих сравнительное достоинство сталкивающихся цивилизаций. Чтобы отстоять себя, народ должен обладать большей силой либо в степени культурной влиятельности, либо – в военном плане. Народ, не способный ни защитить себя милитарно, ни противостоять чужому культурному влиянию, – не может претендовать на особые достоинства своей идеологии. Именно по признаку силы в двух ее пониманиях народы неравны и должны быть представлены в виде лестницы. Чтобы бороться с кошмаром европеизации, народ должен быть не просто частью Человечества, но обладать культурой, которая позволила бы противостоять Западу как «идейно и ценностно», так и физически-милитарно [там же, 149]. В этом смысле масса народов, «не говоря уже об австралийцах и папуасах, но даже негры, малайцы – имеют весьма небольшие шансы успешно сопротивляться романо-германской агрессии». «Для этих народов существует только одна возможность: смена романо-германского ига каким-либо иным». Все рассуждения Трубецкого имеют смысл постольку, поскольку относятся к народам, способным представить реальный противовес Европе – культурный, политический, силовой. И в первую очередь это относится к России. Вместо соотношения Европы и Человечества говорить следует прямо о соотношении потенциала Европы и России (так вслед за Данилевским формулируется идея России не как носительницы некоего европейского проекта, но как цивилизации-противовеса). Встает вопрос: «поскольку Россия в своем противопоставлении "Европе" вовлекает в свой лагерь целый ряд иных нероссийских народов, не означает ли для этих народов такое вовлечение простую смену ига "романо-германской" культуры игом культуры российской?» [там же, 157.] Ответ: народы не равны по своим культурным потенциям: жизнь жестока, и на слабейших народах может тяготеть российское иго, однохарактерное игу романо-германскому. Но в случае с народами, «не лишенными культурных потенций», примыкающих к российскому центру, речь должна идти о «братании» и создании единого культурного содружества.