Читать «Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе» онлайн - страница 252

«Человек, который знал очень много» — под таким заголовком крупнейший западногерманский журнал «Штерн» писал о Фельфе то, что многое было в пространном обвинительном заключении суда: «…в течение 10 лет благодаря Фельфе Советский Союз все знал, что происходило в БНД. С помощью двух фотоаппаратов «Минокс» он фотографировал все проходящие через него документы: совершенно секретные отчеты БНД, сообщения БФФ, протоколы закрытых конференций, секретные данные картотек. Каждый месяц курьер доставлял в Берлин восемь — десять заснятых пленок и две — три минимагнитные кассеты, спрятанные в атташе-кейсе с двойным дном. Всего Фельфе передал Советскому Союзу 15 тысяч фотокопий секретных документов… Арест суперагентов X. Фельфе и Г. Клеменса оказался горькой пилюлей для советской секретной службы. Но еще большим поражением это стало для БНД. Центр в Пуллахе был полностью дезорганизован».

Вспоминая о суде и вынесенном приговоре Фельфе писал: «Понятие предательство всегда связано с позором человека и делает его гнусным. Этот ярлык хотели наклеить и на мое имя. Но я ничего не предал, наоборот, я остался верен своим взглядам, доставшимся мне так нелегко, а именно пониманию необходимости использовать все свои знания и все свое умение, свои старые связи, чтобы помочь Советскому Союзу в его тяжелой борьбе против развязывания третьей (в этом случае атомной) мировой войны…Я целенаправленно предпринимал шаги для проникновения в БНД и в сферу контршпионажа, будучи убежденным, что именно там я принесу больше пользы той стороне, которую выбрал, опять-таки в силу моих убеждений. Когда я поступил в организацию Гелена, ставшую позже БНД, я уже давно был советским разведчиком и выполнял поставленную передо мной задачу. Так какое же это было предательство?»

После суда Фельфе был доставлен в тюрьму в Штраубинге в Нижней Баварии. Тюремная камера 2Х4 м, переплетная мастерская, куда выводили днем на работу, иногда лазарет и 30 минут прогулки по кругу в тюремном дворе. Полная внешняя изоляция, за исключением ограниченной переписки с родными — разрешалось получить в две недели одно небольшое письмо. Иногда казалось, что водоворот этой однообразной монотонной жизни затянул настолько, что не выбраться, не выплыть. Но тюремный психологический пресс не согнул арестанта. Между существованием и жизнью он выбрал жизнь. И здесь, в тюрьме, она наполнялась своим особым содержанием — не потерять человеческое достоинство, не идти на компромиссы с совестью. Даже наоборот, используя свои юридические знания, Фельфе боролся, воевал с тюремной дирекцией, если считал, что она противозаконно ущемляет его права и интересы, допускает произвол. Так прошли шесть долгих тюремных лет.