Читать «Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания» онлайн - страница 146

– Ну, полный паракало!

Пронзительные земляки и коктейль «Промывка для поросенка»

«Работа не волк, народ зря не скажет».

Народная мудрость

Не примиряло с райской средиземноморской действительностью даже то, что рядом с нами упоенно принимали солнечные ванны прелюбопытнейшие особи. Наблюдение за ними вполне было бы достойно Брема и Фабра вместе взятых. Естественно, эти персонажи, кучковавшиеся на пляже локтем к локтю с нами, были пронзительными россиянами. Вот уж в самом деле: бомж бомжа видит и из-за рубежа.

Один из этих специфических соседей напоминал мне главного героя «Маугли» – только в постсоветском варианте. Того мальчонку – уточняю: вовсе не киплингского, – как утверждала одним хмурым первоапрельским утром российская печать, нашли в дельте Волги, под Астраханью, где он был подобран и выпестован раками.

Так вот: наш сосед с античного пляжа обладал тощими, маломощными ногами и длинными, могучими руками, приклеенными непосредственно к голове без шеи. Он проводил все часы в камнях у пляжа в увлеченных беседах с… крабами! Происходило это следующим образом. Несостоявшийся лысенковец с самого утра выковыривал огромным пальцем из-под булыжника серого, запуганного до смерти крабика, подносил его к своему плоскому лицу, увенчанному по-кайзеровски торчащими рыжими усами, и трогательно проговаривал:

– У-у-у малыш! А где же мамка твоя?

Краб, беспорядочно играя бисерными глазками, почему-то молчал, а дядя принимал это за готовность к диалогу и гундосил дальше:

– У-у-у, маленький! Давай твою мамку искать…

После такого сентиментального зачина рачий дядя плашмя плюхался могучим животом в воду и с совершенно звериной сноровкой вылавливал из подводной норы более крупного крабика, нежели отпущенный с прощальным поцелуем на волю предыдущий. И монолог заматеревшего Маугли из северной провинции повторялся с небольшими вариациями:

– У-у-у, маленькая! Где же мужик-то твой?..

После «мамки» был крабий «папка», после «папки» – «дедка» и так далее, по понижающейся степени родства. Вероятно, дядя-рачок в совершенстве знал бессмертную притчу о Репке… Крабий укротитель проводил столь насыщенно целый день и – по моим наблюдениям – лишь один раз удосужился искупаться. Меня поразило, что он заходил в воду спиной. Причем его тяжелые руки с грозно оттопыренными большими пальцами были напряжены и вытянуты горизонтально в сторону берега. Человека-амфибии из рачьего дяди при всем желании не получалось, но за переросшего лобстера-мутанта этот фаворит лангуст и креветок вполне сошел бы.

…Налюбовавшись на эту гармонию человека и природы, я сам решил окунуться в античном море. И едва не столкнулся на песке с кругленькой жещиной с кудряшками, как у болонки. Она вылетела ядром из воды, подкатила к бледному, макаронообразному дяде, застывшему в поэтичной задумчивости на рубеже суши и волн:

– Ну что, гад?! Хорошо тебе было, когда я купалась?

Длинный дядя опешил:

– В каком плане?

– Ты думаешь, я не видела, как ты тут без меня по бабам глазками стрелял?!