Читать «Мы не должны были так жить!» онлайн - страница 377

Религия и совесть, марксистская этика, искусство и наука

ЯНОУХ: А теперь я хотел бы перевести наш разговор на другую, уже теоретическую тему. Ты всю жизнь был атеистом, причем можно сказать воинственным; всю жизнь ты на трибуне и с пером в руках боролся с религией, с церковью, с верующими. Но когда я сегодня оцениваю результаты твоей (и не только твоей) 50-летней деятельности на антирелигиозном поприще, то мне кажется, что они более чем скромные. В Советском Союзе церковь приобретает всё больше значения и привлекает больше людей, чем в 30-е годы (или ты считаешь, что я ошибаюсь?). Мне кажется, что коммунистическая идеология, по крайней мере, в её советской версии, не может дать атеистам ту самую уверенность в смысле жизни, которую предоставляют верующим моральные каноны их религии. Китайская коммунистическая идеология, по-моему, более успешна в этом плане, хотя меня пугает ее иногда фанатичный, некритический, я бы сказал, религиозный характер.

Поэтому я хотел бы тебя спросить: как ты можешь себе объяснить, что вся антирелигиозная пропаганда потерпела провал? И, вообще, может ли социалистическая идеология заменить явно более глубокую и неискоренимую потребность человека в вере? И какое в твоём настоящем социалистическом обществе должно быть отношение между неверующими и верующими? Этот вопрос возник не на пустом месте: в Чехословакии, к примеру, в последнее время появился широкий оппозиционный фронт, куда вошли, начиная с марксистов и социалистов самой различной окраски, даже «Богемские Братья» и католики. И я лично вижу в этом действительно «народном фронте» (или «национальном фронте») единственную возможность разрешить глубокий кризис современного чехословацкого общества.

КОЛЬМАН: Чтобы правильно ответить на эти многозначительные замечания и вопросы, мне пришлось бы написать целую книгу. Поэтому я смогу лишь коротко пояснить мою позицию, но сначала мне хотелось бы сказать следующее.

Во-первых, я, говоря в стиле принятой здесь терминологии, признался во многих своих грехах, но мне не надо каяться в том, что я когда-либо грешил тем, что боролся с верующими. Я всегда придерживался мнения, что религиозность человека является его слабостью, а не проступком, и тем более не преступлением; и что ему нужно помочь, разъясняя иллюзорность таких идей, а не пытаясь силой заставить его отказаться от них.

Далее: как мне удалось лично убедиться, вряд ли можно говорить о возрождении официального православия в Советском Союзе. Православие очень тесно связано со всей правительственной системой, поддерживается ею, и в свою очередь поддерживает эту систему, которая сопричастна к ответственности за ее преступления, и именно поэтому не пользуется большим авторитетом у политически неразвитого народа. Другое дело – религиозность. После сталинских массовых убийств 30-х годов, после раскулачивания, после послевоенной второй волны сталинских чисток в 40-х годах она значительно выросла, что привело к усилению многочисленных христианских сект, а также иудейской и исламской религий, прежде всего из-за преследований, которым подвергались их приверженцы.