Читать «Тихие выселки» онлайн - страница 129

Тимошка на совещании вину от себя отвел, а вины этой на нем, как осенью на паршивой овце репьев. У него одна кровушка-заботушка — себе в ротище да деткам в закрома захапистые. Низовцеву трудно с ним. Бестолковые и неблагодарные мы. Вон какой дворец сгрохали не для себя, для нас. Горушка-неслушник от матушки отбился, думала, пропадет. Колхоз ему домик: живи, детишек плоди. Наська-то, слышь, брюхата… Колхоз тебя, меня, сына моего возвысил, и вредить ему? Поживу, как люди, без завидушек, отойду душенькой.

Тинькало. Должно быть, с крыши капало, сугроб дырявило. Капля за каплей, а насквозь, до земли продолбит. Наверно, Анна к шлепанью капель прислушалась, перестала каяться. Тренькнуло как стекло, упало и раскололось с треском. Капли перестали отбивать секунды.

— Что я, жизнь прожила? — спросила себя Анна. — Со стороны глядючи — позавидовать можно: в славе, в чести, сколько у меня только наград и подарочков разных, но покойно моей душеньке никогда не было — прислужницей у Тимошки была. Доярки косились, как будто я им не подруга.

По нежно-синему небу стадом плыли белые облака-барашки. Навевая легкую грусть, они плыли высоко. На минуту заслонили солнце, стало прохладней. Анна глубоко вздохнула, печалясь:

— Искала утешенье в детушках, думала Горушку на тебе женить, вас над людьми возвысить, а вам без меня хорошо. Каждый свое нашел…

Голос ее дрожал. Маша утонула в сене. Надо бы повернуться, поглядеть на тетку Анну, по шелесту и шуршанью поняла, что она плачет, а ведь до этого раза Маша и представить себе не могла, что Кошкина умеет плакать. Может, утешить ее, но у Маши не было для нее слов утешения.

Анна и не ждала их, наверно, для самой себя продолжала:

— Разве я злодейка людям? Чего мне надо? Денег и добра хватит. Это бывалоча сундуки тканины наживут, тряпками хвалятся — тешутся. — Анна встала, сделала шаг, но остановилась. — И чтобы я против тебя народ мутила. Нет у меня зла против тебя. С женой Горушки я примирилась. А Тимошка, как осенняя муха, перед своим концом кусается. Сказывают: по весне каменные домики ставить будут. Люду накличут со всех сторонушек, где Тимошке с теми людьми справиться.

Кошкина ушла. Маша продолжала сидеть. Вдали влажно синел в розовой дымке Уроченский лес. За какой-то час он, как и все вокруг, переменился. На дворе мычала корова, ей чем-то не угодили. Дед Макар на кого-то крикнул:

— Шибче шевелись!

И опять тихо.

3

Среди дня солнце пригревало так, что снег начинал потеть. В ложбинах и выемках, если прислушаться, то явственно молено было разобрать тихонькое «бульк-бульк» — то под снегом завозился, заговорил слабенький ручеек. Вода ледяная, а поди же вот! — снегу жарко, потеет, капает с него в ручеек, а тот от тех капель полноводней становится и пробирается дальше, докатился до оврага, вырвался на волю — и зазвенел. На дне ручейка маленькими зелеными язычками трепещут травинки. Вода моет, полоскает их, начищает до блеска, ни одной илинки не оставит.