Читать «Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник)» онлайн - страница 64

М(3)

Меня ведь здесь, в метро дубинкой били.Я вспомнил, что я помню два лица —Одно из них – с усами наглеца,И с кожей щек оттенком в перец чили,Другое – сборище как снежный садКрасивых черт с брезгливыми тенями,Чтоб не подумалось, что он Де Сад,Но и маркизом быть над всеми нами,Скотами рынка, преступленья чьиРасследовать устало и печально —Долг юноши, защитника любви,И на дубинке оттиск обручально-Го вжат кольца. Свистит дубинка та,И называли, Оля, – лимита.

М(4)

И называли, Оля, лимита.Отцов прославленных известным ходомИстории надменные потомки, м-даИ улыбнулся шанс им стать народомГоспод рабам, чья участь – нищета.От русских не спастись своим исходом,И власть опричнины, и дым костраКуда теперь? Уходим дымоходом.На посошок прости их протопопДай скорбной прозы слопать этим рожам,Пахуч твой древне русский, как укроп,В щах свежего капустного листаИстории России. Подытожим.А жил я не за пазухой Христа

М(5)

А жил я не за пазухой Христа.Оля, не червь я в яблоке едемском.В горах не пас я триста лет гурта,Пчел не водил на хуторке под N-ckom.На Курщине не скрещивал сорта.На Умбе розовую семгу с плескомЯ не поймал не разу, жизнь не та.Не та и рыба. Провисает леска.В моей руке, точней в руке моей,И не в моей точней. С рукой чужоюЯ спутал свою руку над МосквоюВид из окна, рассвет. Уж кони сбилиЛед с башен. Братец Феб, щади коней.В чужой квартире из меня лепили.

М(6)

В чужой квартире из меня лепилиКекс, дабы бы ковырять изюм души,Козюли, сладкие на вкус, попиленЯ щеголял обличием лапши.Пляши, пельмень, раз зубы закадрили.Пельмень – пляши, хор – пой, поэт – пиши.У пиццы есть двойник – зад гамадрилий.Мы горячей в любви чем беляши.Желток яичный опекай пеструхаО чреве пирога пекись стряпухаТак пекарь Франсуа учил, сестраНа яйцах срубим в лавке по процентуВ духовке же румянец сквозь плацентуМужского галатея те места.

М(7)

Мужского гапатея те места.Зовутся хер, скажу тебе, старуха.В душе, где наступили холодаВсе гулко, ясно, через чур уж сухоПыль белая, была и ты водаСколь ты несла для носа, глаз и ухаВорона скачет, пишет никогдаИ эхо, и не молкнет оплеухаУходит не оглядываясь ЛотОт берега, как гневный кашалотА за хвостом пустыня солянаяА перед усом буря вод, войны лиОгонь, обломки зданий, тех я знаюЧто отличались, Боги сохранили.

М(8)

Что отличались, Боги сохранили.Черты зимы какой-то не земнойЧерты лица зимы на бумвиниле,Оттиснутые беленькой фольгой.О, нет, не серебро, нет алюминийИ сел на это супер, как влитойКак сел на тень сознанья снег седой,Как бабочка сидит на книжном мыле,Звучит шоссе, И никого вокруг.Г. А. Иванов едет в ПетербургС французским утюгом и со штанамиПогружен в кузовок тремя томамиИ думает повеса молодойИ здесь и в Петербурге я чужой.

М(9)

И здесь и в Петербурге я чужой.Себе и остальным. Я заключенный.В себя. Навеки разлучен с любойДушой. Перед Землей, иконой.Я жгу свою лампаду шаг земной,А в легких тихий воздух небосклонныйКолышется невидимой волнойИ веткою свисает благосклоннойЦветам числа нет, или счесть их леньПонятно, ветка эта не сиреньВ виду имеет автор звезды небаИли какой кошмар в саду Эреба.А то вдруг вспомню Ленинград ночной,Как летчик самолета над тайгой.