Читать «Дары Кандары» онлайн - страница 160

Вероника Батхен

— Зачем вы трудились, батюшка? — раздался визгливый голос Мадлон. — Мы держим вино внизу, в погребе, понимаете в по-гре-бе!

— Не кричи так, дочка, я ещё не глухой. У нас в деревне хозяйки хранили на чердаках колбасу, подвешивали к стропилам целые связки.

— Здесь нет никакой колбасы, батюшка. Пойдемте в кухню, я налью вам горячего супа.

— С колбасой?

— Да-да-да, с колбасой!

…Батюшка — значит отец Мадлон, приехал навестить внуков. Лантье давно сирота. Обошлось.

Крышка сундука так и осталась приоткрытой. Брат Филипп, он же Филипп де Раван, рыцарь ордена Храма, последний уцелевший из командорства Вилледье, поудобнее повернулся в своем убежище, почесал изъеденный блохами живот и прикрыл глаза, погружаясь в привычную дрему. Он старался спать больше — это облегчало тоску. Проклятые мыши сгрызли «Завоевание Константинополя» и засаленный список Горация, других занятий в убежище не находилось. Руки и ноги слабели — шаги на чердаке могли услышать снизу, поэтому приходилось лежать или сидеть.

Иногда, безлунными ночами, Лантье выводил бывшего господина вниз, в маленький дворик — подышать дымным воздухом Эланкура, потоптаться по чахлой траве, подставить лицо дождю. Пару раз, повинуясь мольбам вперемешку с приказами, доставал книги. Случалось, забывал принести еду или в срок опорожнить поганое ведро. Филипп подозревал, что слуге приятно показывать свою власть над когда-то всесильным тамплиером в белом плаще, но тут же гнал от себя подлые мысли — если его найдут, Лантье разделит участь с хозяином. Убежище стоило рыцарю немало золота, но подлинная преданность за деньги не покупается…

— Какая наивность, прекрасный Филипп! Твой тезка как побитый щенок прибежал к дверям Тампля просить защиты от взбесившейся черни, он без счета запускал руки в ваши сокровищницы — и чем вы, благородные рыцари, отплатили королю за доверие? Целовали друг друга в уста и плевали с высокой колокольни на святое распятие? — высокий, писклявый и в то же время удивительно нежный голос потревожил пыльную тишину. Куча тряпок в углу зашевелилась, оттуда вылез белесый, полупрозрачный младенец в размотанных пеленках, уселся на перевернутую корзину и начал болтать тощими ножками.

— Уймись, дитя, — пробурчал рыцарь, присаживаясь. — Ужели у тебя нет других дел, нежели сквернословить на помазанника Божьего?

— Представь себе, нет, — ответил ребенок и захихикал.

Филипп улыбнулся в бороду. Это было безумие, заслуженный и закономерный кошмар — разговаривать с призраком, с некрещеным младенцем, умершим лет за двадцать до его, Филиппа, рождения.

Рыцарь не был вполне уверен — существует ли скверный мальчишка на самом деле или мнится, кажется от одиночества. Однако других собеседников на чердаке не нашлось.

Однажды, в канун Рождества, когда все домочадцы ушли на мессу, Филипп позволил себе прогулку по чердаку. При свете тусклой масляной лампы он рассматривал балки и притолоки, трогал изъеденные молью плащи, копался в грудах изломанной утвари, воображая — кому когда-то принадлежали вещи. Чья маленькая ножка умещалась в кожаном башмачке с красными пуговками, чью массивную талию облегал узорчатый пояс, для кого любовно расшивали бутонами нежный чепчик. Страшная находка таилась в ящике для белья. Плетеная корзина, а в ней — туго спеленатое, иссохшее тельце. Ленты стягивают пеленки, мертвое личико накрыто кружевным платком. Филипп поднял лоскут и вздрогнул, увидев, что безмятежно-голубые глаза открылись, наблюдая за осквернителем. Тамплиеру случалось стоять под горящими ядрами катапульт, держать атаку египетской конницы, пережить шторм в Средиземном море и ухаживать за чумными больными. Но так страшно ему не было никогда в жизни. Перекрестившись, рыцарь выкрикнул «Изыди, сатана». Но младенец лишь засмеялся: