Читать «Дары Кандары» онлайн - страница 159
Вероника Батхен
Для куклы началась новая, удивительная и интересная жизнь. Две портнихи, ахая и болтая, ловко сменили набивку, шелковой тонкой нитью заштопали усталую ткань, так что стало не разглядеть швов.
Чепчик оставили прежний, а вот платье пошили новое, из зеленого пышного бархата. На грудь прикололи интересную брошь, похожую на остроконечный крест. И в одном из огромных залов поставили целую витрину, освещенную яркими лампами, положив рядом с куклой полустершееся письмо.
Тысячи тысяч людей теперь проходили мимо, любовались и хвалили её, восхищались отважным подвигом. Что тут отважного — просто валяться на чердаке, потихоньку отсыревая? Но наблюдать оказалось преинтересно — посетители все время менялись, а вместе с ними менялись моды. Изредка в музей приходили свадьбы, невесты волочили по паркету длинные шлейфы нарядных платьев — каждый год новых фасонов.
Иногда, словно, чувствуя, что кукла соскучилась, приходила старушка-директор, со своей веселой веснушчатой внучкой и тихонько, чтобы никто не видел, разрешала им поиграть. Кукла шептала на ухо новой подружке старые сказки, девочка смеялась, думая, что ей чудится. А потом — снова витрина, подушечка и крепежи.
Иногда, холодными и долгими ночами по музею бродили крысы. Робко жались к огромным стенам, сновали из угла в угол, прячась в тенях, не рискуя выйти на середину огромного зала. Сонная кукла смотрела на них сверху вниз — как шлепают голые хвосты, как моргают яркие глазки-бусинки. Она больше не боялась ни грызунов, ни чердаков, ни ночей. Подумаешь, глупость — крысы!
Брат Гильом
Тяжело скрипели ступеньки. Кто-то грузный, одышливый поднимался, цепляясь за стены большой ладонью, откашливаясь и плюясь. Не Лантье — он костлявый и шустрый, вечно в делах и походка его легка, не толстуха Мадлон с её деревянными башмаками и подпрыгивающим от суеты шагом, не их сын дурачок Николя — тот идет еле-еле, поднимет ногу и остановится, думает, не младший, Жак — носится, как угорелый.
От аптекаря за версту пахнет снадобьями, от врача бальзамическим уксусом и смолой, музыканты насвистывают и притопывают, ростовщик разит чесноком и бормочет себе под нос. Кто-то чужой. Чужой.
Крышка старого сундука приподнялась бесшумно. Маленькое оконце рисовало на грязном полу круг света, сквозь щели пробивалась причудливая сеть лучей и лучиков, в которых плясала пыль. Флакон с ядом холодил пальцы — живым не дамся. Рыцарю должно встречать врагов стоя, с обнаженным мечом в руках, сражаться, пока не упадешь в пыль… жаркую пыль пустыни, где визжат кони и режут воздух клинки, гремят мамелюкские барабаны. Свирепые сарацины вопят «Амит! Амит! Смерть!», брат Гильом хрипит «Бо-се-ан!!!», братья вторят ему хриплым ревом и смыкают щиты — вперед! Почему я не умер, не погиб вместе с ними, Господи?!
Глухо бряцнул засов. Чужая рука коснулась ржавых петель, колыхнула дверь. Лантье устроил хитро — не знающий тайны решит, что запоры не открывали лет сто, что на этом старом чердаке нет ничего, кроме крыс, пыли и рухляди. Но вдруг слуга предал, вдруг подкуплен или ему угрожали?!
