Читать «Осень без любви» онлайн - страница 147

— Иди ты со своими, ядрена вошь, нравоучениями, знаешь куда?! — опять вспылил Широкин. — Я сам как-нибудь во всем разберусь.

— Ну, прощай! — сухо выронил Половников, повернулся и, прихрамывая, пошел прочь, потом остановился, добавил: — Спохватишься еще, да поздно будет. Жизнь не из пьянок состоит.

— Прощай! — вдогонку крикнул Широкин и, не поворачиваясь, не оглядываясь, зашагал к магазину.

Неизвестно, чем бы кончилась разгульная жизнь Демьяна Широкина: ранней смертью от частых попоек, тюрьмой (спьяну все можно было натворить) или еще чем, если бы не письмо, пришедшее из родной деревни, перевернувшее и изменившее всю дальнейшую его жизнь. Получил это письмо Широкин уже в конце лета, спустя почти месяц после серьезного разговора и размолвки с председателем колхоза Половниковым. Постучала в дверь как-то почтальонша, маленькая, худенькая женщина с сумкой на боку, спросила:

— Тут, что ли, Широкин Демьян Касьянович живет?

— Тут, а что такое?

— Да письмо вам, вторую неделю на почте лежит. Нам его из колхоза переправили без адреса. Мы хотели уж обратно отправить, да одна случайная женщина подсказала, где вы живете.

Демьян взял письмо, разорвал конверт и стал читать, с трудом разбирая корявый почерк.

«Здравствуй, дорогой дитятко, Демьянушка! Пишет тебе тетя Нюра, соседка, которая через улицу живет и к которой ты бегал частенько, когда был маленьким. Небось забыл все: деревню, соседей, сельчан наших, давно ведь живешь в холодных краях. Ты давненько не писал писем, и братец твой тебя затерявшимся считал. Он писал письма, а они вертались с пометкой, что такой человек там не проживает. Перед смертью-то Вася позвал меня и говорит, мол, бабушка, ты напиши-ка, может, счастливее меня окажешься, письмо-то дойдет. Он оросил сообщить обо всем, если чего, просил, чтобы ты Гришутке, сыну его, помог, все-таки кровь-то родная, кто ж еще, кроме тебя, поможет ему? Я и написала, бог даст, получишь письмо». Демьян перевел дух, смахнул холодную испарину со лба. «Ай-я-яй! Брательник Василий помер!» — защемило в захолонувшем разом сердце.

«Теперича опишу все по порядку. Когда этим летом утонула в речке жена Василия, так он сразу и слег. Раньше-то побаливал, но держался, а тут такое горе. Его бы куда-нибудь свозить, может, и пожил бы еще, да где денег возьмешь, последние три года он не работал по болезни и получал крохотную пенсию. На питание да на кой-какую одежонку только и хватало. Две недели назад мы схоронили Васю, отмучился бедный. Гришу, дитятко его, хотели в город в приют отправить. Сказывают, там хорошо, а я, грешная, не дала, как подумала, как же он там махонький один-то среди чужих жить будет. Они-то говорят, мол, чему ты его старая я безграмотная научишь. Испортишь ребенка, и все, мол, там он человеком будет. Может, оно и так. Только Гриша не хочет: привык ко мне, он ведь все время у меня жил, пока Вася болел. В сельсовете грозятся в суд на меня подать, что Гришу-то не отдаю, а я пока хожу, не отдам, вот как в землю сырую положат, тогда уж без суда сделают свое дело. Ты, Демьянушка, пропиши, жив ли, здоров ли? А если так, приезжай, ты теперь один для Гриши родной. Вам вместе держаться нужно. В деревне у нас все по-старому, лето в этом году выдалось сухое, дождей совсем не было, все пожгло на корню. Приезжай, коли дело так повернулось».