Читать «Осень без любви» онлайн - страница 146

— Ладно, дочка, ладно, — направляясь к выходу, сказал Широкин.

«Змееныш, маленький змееныш. Боится, что потеряет мошну с деньгами», — выходя, подумал Половников. На прощанье он все-таки кивнул головой девушке.

На улице было тихо. Солнце устало, слабо пробивалось сквозь сизую завесу дыма. Вторую неделю недалеко от поселка горел верхний слой тундры, воздух стал сиз от дыма. В безветренный день дышать было нечем, — от едкой гари першило в горле, выворачивало наизнанку внутренности. Половников достал папиросу и закурил.

— Брось ты курить-то, дыши вон, дыма и так полно, — пошутил Широкин.

«Вот уж обращается ко мне, как к сопляку, — подумал мрачно Иван Карпович. — Вконец испортился человек, а каким скромным-то был. Это все Мамочка, стерва глазастая, обработала его». Но сказать Широкину Половников ничего не сказал, спросил только:

— Как вы тут живете? Подохнуть от этой гари можно. Когда только затушат?

— Дождь хороший нужен, а так пожарные зальют в одном месте, а оно в другом загорается. Сухота стоит.

Они шли не спеша, и Половников думал о том, что с нынешними взглядами и жизнью Широкина он не примирится, они были чужды ему, враждебны. Всю жизнь Половников работал, всю жизнь старался сделать как можно больше и как можно лучше для людей и для государства. Мотовство Широкина, жизнь ради себя, переводили его из ранга друга в ранг врага.

— Ты бы обо всем, что я говорил, подумай. В жизни, чтобы честным до конца быть, нужно мужество иметь.

— Я обо всем подумал, — спокойно ответил завхоз, — чего тут говорить. Вот встретил ее и все, и все радости для меня в этом. Она с женским вниманием ко мне отнеслась, я это ценю. Жалею, что раньше не раскрутился, смерть-то всех сравняет и все простит.

— Чего о смерти рассуждать, — вспылил Половников и, неожиданно передразнив Широкина, добавил: — Жалко раньше не раскрутился. Ребенок рождается, а в нем уж гены болезней и гены смерти есть, выходит, по-твоему, с детства нужно начинать пить и развратничать? Так вся жизнь на земле изведется. Гнал бы эту королеву-стерву и эту полоумную, что малолетнего дитя из себя корчит. Жизнь они тебе испортят.

— Ты не смей, понял, ядрена вошь, не смей! — затрясся Широкин. Глаза его налились кровью, большой кадык забегал, на шее вздулись вены. — Она для меня все, она обласкала меня, она не погнушалась мной, я жизнь за нее, ядрена вошь, отдам.

Они шли какое-то время молча. Половников был поражен горячностью Широкина. Он не видел его таким.

— Да я все к тому, — миролюбиво заговорил председатель, — чтобы тебе лучше было. Потом-то спохватишься, а уж поздно будет. Они-то деньги из тебя всей толпой высосут и смоются.

— Плевать мне на всякие деньги, — хриплым не своим голосом отозвался Широкин. — А может, ради ее внимания к себе жизнь отдам. Я свою жизненную теорию вывел. Раньше-то, как червь копошился в работе да в жадности к деньгам, а теперь пусть душенька моя поигрывает. В могилу с собой деньги не заберешь и радостей там не встретишь.

— Дууууурак! — со злостью сказал Половников. — Радость-то тогда настоящая бывает, когда к тебе человек с искренним чувством относится, а эта по-змеиному вьется, и ради денег все.