Читать «В лифте (= Тыоня)» онлайн - страница 3

Лобанов отшвырнул трубку, и Январева, нащупав ее, повесила на рычаг. Присутствие телефона несколько успокаивало Ирину Михайловну, стирая тревожное настроение от неожиданной ситуации. И все же было не по себе.

— Оказывается, не очень приятно висеть между небом и землей, проговорил Петушков.

— А ты думал? — усмехнулась Январева. — Это тебе не интервью в «Сладкоежке» брать.

Все неодобрительно промолчали. Речь шла о том, что младший редактор рекламного бюро Петушков захотел выступить в газете и пошел в коллектив, где работала его родная сестра, то есть в кондитерский магазин. Укол Январевой означал, что о конфетах писать, конечно, веселее, чем о навозе, что хорошо бы Петушкову попробовать себя на более трудном материале. Чтобы замять неловкость, она с лисьими нотками в голосе призналась Петушкову, что не ожидала в день своего четвертьстолетия получить такой сюрприз, как застрявший лифт.

— Где ты там, Аллочка, поздравляю, — встрепенулась Ирина Михайловна. Совсем вылетело, что у тебя праздник. — И она собралась обнять Январеву, стоявшую, как ей казалось, совсем рядом, но наткнулась на влажный плащ Петушкова.

— Это я, — сказал Петушков тихим голосом. — Я тоже, Алла, поздравляю тебя. — И стеснительно добавил: — Пусть это банально, но от всей души.

— Нашли время и место для поздравлений, — Лобанов завозился с портфелем, доставая газету вместо веера, — как-то сразу стало душновато.

— Тогда, может, планерку проведем? — с ехидцей предложила Январева.

— Не язвите. Неизвестно, сколько нам сидеть в этой клетке. Возможно, и для собрания времени хватит. — Прислонившись к стенке, Лобанов замахал газетой, как веером, с неудовольствием думая о том, что надо бы успокоиться, кажется, он ведет себя нервозней всех. Так не годится, все-таки он здесь старший по возрасту и положению. Вон уже и под ложечкой сосет, как это было давным-давно, в какой-то иной жизни, когда он, худенький, большеглазый мальчик, лез под кровать или бежал в бомбоубежище, потому что над городом гудели вражеские самолеты, и это означало, что будут рваться бомбы, и на тебя может рухнуть стена, как рухнула на Витьку Панченко, с которым часто играл в подъезде в орла-решку. Слава богу, сейчас никаких самолетов, а все равно как-то жутковато.

— Вдруг грохнемся, а? — будто подслушала его Январева.

Впрочем, это было нехорошей, потайной мыслью каждого, и оттого, что она вдруг прозвучала, материализовалась в слова, по кабине будто прошел сквознячок.

— Я запрещаю, слышите, запрещаю разводить тут всякие антимонии и упаднические настроения, — строго сказал Лобанов. — Подумаешь, крохотное испытание, а уже сопли-вопли.

— Споемте, друзья? — вырвалось у Январевой, и она поспешно прикусила губу.

Чтобы не обострять обстановку, Лобанов благоразумно пропустил усмешку мимо ушей и деловито поинтересовался, кто сегодня делает обзор. Оказалось, Селюков.

— Ничего, без нас не начнут. — Лобанов расстроенно поскреб затылок газетой. Надеялся к одиннадцати освободиться и успеть на вокзал, проводить коллег из Венгрии. День предстоял напряженный, каждая минута дорога, а тут на тебе, происшествие.