И когда опустеет небо,проснутся они…От крови пьян поэт!А после бояслова развязныразбрелись из строя.И строки славы, как пустые роги(пир утихает),валятся под ноги.Провидец, выходи на поле битвы,решился спор величья и обиды,пустынно поле жизни,нет убитых,шлемы, словно панцириулиток,да кое-где раздвинется траваи мертвая — из грязи голова,глаза растоптаны,и шеи нет.Оракул, стой.Иди, ищи, поэт.Ступай туда, откуда конский стон,шагай, на посох слуха опираясь,увидишь за холмамимертвых стан —врата земли для лучших отпираютживые братья их.IIОгромен ров.Дно выстлано двурогими коврами,воздвигнут в центре пропасти шатертремя равновеликими углами.Ишпака вносят,вдетого в броню,укладывают на широком торе.Кувшины справа — золотом набиты,в бою добытом.Кувшины слева —темное винои жидкий жир.А вяленое мясоуложено в тугих мешках копченых,хлебы льняными тканями покрыты.Эй, кравчий, наливай винапоэту!Я стоя выпьюза кончину эту.…Вокруг шатра (так тесно в этой яме)сложили воинов,ушедших с ним,—кыр-гузов, ики-пшаков и косогов.Скульптуры неживыев рваных латах,мечи сияли,колчаны лоснились.Они готовы к тем сраженьям славным,которые им на земле приснились.В их лицах искаженныхты прочтинемые отраженьяслов последних,меж тем и этим миром —ты посредник,тебе открыты тайны всепочти.О чем подумал рыжий ики-пшак,мечом лидийскимв горло пораженный?Оскалился.Чему был воин рад,вступая из садовв пустыню Гоби?—«Проносятся миморевущие острия копий!»А этот серый,скорченный от боли,кишки в руке,в другой зажат клинок,что выражал онв миг последнийвоем?Себя, наверно, спрашивал о том;«Можно ли дратьсяс распоротым животом?»«Можно!» — слышал он ревобезумевшей воли.IIIСкуны держались отдельно —поближе к шатру.Уч-ок, Наводящий Ужас,лежал безголовым.Напрасно искали главу —в траве затерялась,в легендах осталась.Воспет величавый подвиг:ему оторвали голову утромв начале битвы,а он продолжал рубитьсяи только в полдень,когда закричал в желудке баранпронзенныйи клич не раздался,в сердце произнесенный,когда три стрелы Язданадобили печень,когда отломили рукуи стало нечемврагам наноситьбезжалостные удары,он с мерина пал,он понял —подкралась старость.Эй, кравчий, собака,подай мне другого вина,за воина славного встануи выпью до дна!IVХан был одинок без нее,и она одинока.Ну что же,она пожелала,ее не держали.Онапо ступенямспустиласьна дномогилы.Пошла по телам.Живые ее уважали.Они наблюдали с увалови, кажется, знали:Шамхатпокрывалапространствомежду кругами.Все ближе шатер.У входа, спиной к косяку,сидит обескровленный,череп проломлен,Дулат,тяжелая палица, взятая с болью,в руке,он будет и там рядом с вами(входите, бике!),сидит, ухмыляется вытекшим глазомДулат,у ней настроенье испортилось,можно понять.Прекрасно тому,кто, не мучая мыслями разум,из круга в другой переходитне медленно, разом.(Не медли, о кравчий!)Она у дверей.Опустилана белый порогвойлок полога.(Опустелапроклятая чаша.Эй, кравчий, не можешь почаще!..)Светильники, полные маслом,она засветилаи веером мух прогналас лица властелина.Нелегкий тундук приоткрыв,помещенье проветрила,хлебы и кувшины с водою и масломпроверила,И стала готовиться к ложу,читатель мужайся!VЭх, Шамхат,это имя ело ему глаза,набивалось в ноздри,сыпалось красным песком в пищу,крошило зубы,это имя, похожее на фырканье кошки,собачий чих,его противно брать на языки давить зубами,если бы мог Ишпака,хотя бы ради забавы,он, как собака, бы выгрыз его из памятивместе с кускамиокаменевшего мозга!..Но поздно.VI…Сняла диадемудобротной шумерской работыи бусы снимает,алку не спеша отстегнула.За стенками — крики.Браслет золотой отогнулатяжелый,старинный —с изнанки он черен от пота.…Спускают в могилу конейи руки на них поднимают,их колют под ухо,и лошади не понимают.Их режут и режут,кричат, вырываются кони.О кравчий,я их уважаю за эти законы!VIIВсе!Все повторится!Не быть лишь сюжету такому!Лиловых шелков!Горячего синего цветаее одеяний.Не будет такого контрастамежду смирением станаи бешенством контура бедер,—изящный кувшин,наполненный, холодом страсти.Вы будете питьиз темных рассохшихся ведер,из бочек дубовых,несоразмерных жажде,толпу утоляющих мутнойржавою жижей,из луж повседневных.Кувшины бывают — однажды.…Она обнажилась,стыдливо легла под светильник,свет жадно хватался,ласкал,но она не пустилани бликав межбедрие.Лежа в холодной постели,тень левой грудимгновенноклинком осветилаи — на бок!VIII…Из щели тундукана тело дуло,она к животуколени тянула.Ударили горсти земли по шатру,и пламя светильниковплачем пригнуло.Ладонью ползя по раскосомулику,безглазому, явному,как улика,она шевелила губами:— Косуля…Косуля любимая…—не обманула.Шатало,лупили землейпо шатру,по страже,по трупам кричащим,все чаще,все глубже уходят под землюгерои.Читатель, вылазь из провала —Поэту подобноене по нутру.Пока извивается болью спина,пока не погасли светильники —на,читатель,гляди,не забудь, как оназатихла вдоль мужас улыбкою робкой.На рукояти,торчащей из ребер,запомни, о кравчий,светилось —«Вина».
