Читать «Антология новой грузинской поэзии» онлайн - страница 56

Выходите! — пропадёт предел. Выходите, только сбросьте маски. Ну, а если правды кто хотел… Пустота приобретает краски.

«Город так бессильем страшен…»

_{Перевод Е. Исаевой}

Город так бессильем страшен, Улицы бесцветны так, Что никто уже не важен, Всё равно: что — друг, что — враг. Новостей тут не бывает, Нет судьбы ни у кого. Прописную правду знают, Ну, а больше — ничего. Здесь никто желать не смеет — Никаких желаний нет. Жажды жизни не имеют, Но имеют в рай билет. Словно тени, ходят, бродят, Круг за кругом — что ж, кружись. Ничего не происходит — Просто убивают жизнь. Там, где вечно не светает, Деньги делают старей. Даже воздух отбирают! Дайте воздуха скорей!

ВОЗВРАЩЕНИЕ

_{Перевод И. Ермаковой}

Спокойно равнодушен — как всегда. Как в День Творенья спящий мир безгрешен. Горит одна холодная звезда. Он глянул на нее и вдруг опешил. Опять измена, трусость их? Ну — нет, как нет предела боли в смертном теле, нет — Он в судьбу не верит, как рассвет не верит в неизбежное похмелье. Но, чувствуя, что все сбылось, как сон бессмысленный, в глухой полночной яви Он понял, что попал в расклад времен, где — ни спасти, ни сдюжить, ни исправить. Звезда горит. На свете ни души. «Здесь не нужны слова, зачем все это? Никто не слышит, так зачем скажи опять Меня оставил?» Нет ответа. Ни палачу, ни жертве не помочь, и Он уйдет сейчас из сна земного до казни, до измены в эту ночь неузнанный, чтобы вернуться снова.

НЕТ

_{Перевод И. Ермаковой}

Лучше не спрашивай. Не о чем говорить. Тайное глухо. Явного не поймешь. Столько стихов не написано, столько книг, Жизни жестянку не растянуть ни на миг. Необъяснима смерть. Неизбежна ложь. Слышишь? Не спрашивай. Не о чем говорить. Не сосчитаешь траченной мелочи звезд, Зелень небес линяет к утру, как тоска, Или надежда вернулась издалека? — Не угадаешь, не схватишь судьбу за хвост. Да и любовь — только слова. Что тут любить? Лучше не спрашивай. Нечего говорить.

ТОСКА

_{Перевод И. Ермаковой}

Он тосковал по жизни. По всей этой жизни. И был не похож ни на что этой жизни кусок. Стояли усталые горы над ним неподвижно. И цвел на пустом подоконнике желтый цветок. Так, сникший без ветра, тоскует по суше парус, так берег роскошный бывает всегда далек, исчезли слова, лишь случайно сорвавшись, осталось одно междометье, застрявшее между строк. Остывший мечтает зимой о тепле и доме, и мокро и холодно нежной его щеке, засохший в пустыне — о бурном дожде и громе, и мысленно жирную тучу сжимает в руке.