Читать «Последний остров» онлайн - страница 217

Думал о сыне и Разгонов-старший.

Он лежал на мягкой сенной благодати, раскинув широко руки и глядя на струны-лучики солнечного решета, что пробивались сквозь дощатую загородь сеновала. Струны-лучики, о них когда-то маленький Михалко рассказывал отцу, как о живых гонцах, манящих детей и взрослых в сказочную страну. Теперь не до сказок, пожалуй, Михалке. Что-то уж чересчур серьезный он и рассудительный, как дед Сыромятин, ни шалости в глазах, ни ребячьих желаний. А может быть, он с виду таков? Не успел еще Иван разглядеть сына, но преждевременная взрослость Михаила не насторожила отца, наоборот, успокоила. В работе парень, с бывшими фронтовиками да старухами трудится. Вот и дед Яков рядом. А Яков правильного закала старик и в другом человеке самую верную жизненную тропку приметит. И уж если он за столом сегодня по имени-отчеству величал Михаила, то другого, кроме как уважительного, мнения о сыне не может быть на селе.

Послышалась мягкая поступь коня сначала во дворе, потом переулком. Это Михаил повел Игреньку на водопой.

Иван поднялся. Рассуждая о сыне, он гнал от себя другие мысли, тоску по жене и боль, боль, которая скручивала все тело, горячила голову и тупыми когтями сдавливала уставшее сердце.

На какое-то время он потерял себя и очнулся уже в избушке с цигаркой в руках. Так вот они какие дела, Иван Степанович. Как это могло случиться, что прошел ты двором, поднял брошенную Парфеном цигарку и раскурил ее уже в избушке? Значит, снова провал в памяти, уже третий раз за этот день. Или четвертый? И не наступит ли тот провал, за которым бесконечная потеря себя в памяти?

А какой он бывает в такие минуты, Иван не мог знать о себе, мог только судить по товарищам из спецгоспиталя, что находится в городе Кирове. Но ведь там разные были: от потерявших себя совсем тихих рассудительных философов до здоровых телом и буйных в воображаемом продолжении их фронтовой жизни. Не успел ли и он в эти короткие минуты беспамятства напугать родных, доставить им новое горе и жалость к нему? Только бы не жалость. Пусть горе, тоска, утрата, но не жалость. Она убивает человека или ставит его вровень с дитем-калекой.

Еще по пути из госпиталя Иван молил сердце в тревожной надежде, чтобы додюжило оно до встречи: хоть денек, час, минуту хотелось побыть дома. Это желание возникло сразу, как только Иван понял, что больше не жилец. Тогда ведь проснулась только его душа, подлечили врачи ее, потушив безумие. Но тело умирало. Надорвалось оно за четыре года войны, издержалось в борьбе с тяжелыми ранами. Он понимал, что принесет родным еще большее горе, может быть, они уже свыклись с мыслью, что нет его давно. Но и просто так умереть на чужбине, сдаться без боя он не мог. И уж если пробил его час, то надо дотянуть до дома и уснуть навсегда в своей, родимой земле.