Читать «Годы эмиграции» онлайн - страница 242

В качестве дополнительной справки могу сейчас привести то, что, когда Свет говорил, мне не пришло в голову, а именно – итог анкеты, проведенной среди самой многочисленной фракции членов Учредительного Собрания, эсеров, одним из ее сочленов. Это был русско-еврейский писатель, прославленный позднее под псевдонимом С. Анский, Семен Акимович Рапопорт, автор мистической пьесы-легенды «Дибук». Он заинтересовался, сколько членов фракции – евреи? Их оказалось 7 процентов, почти в два раза больше процентного отношения численности евреев к численности всего населения России 1914 года, то есть до первой мировой войны.

Помимо фактической стороны, замечания Света относительно меня были неправильны и по существу. Я всегда чувствовал себя русским евреем, и считал, что русский еврей в условиях России XIX века особый морально-психологический тип и национально-государственная категория, которую недопустимо и, с точки зрения общей культуры, нецелесообразно, чтобы не сказать «невыгодно», расчленять и противопоставлять в ней «еврейское» и «русское». Я написал множество статей, брошюр и даже две книжки, посвященные еврейским проблемам и деятелям. Побывал в Израиле трижды, но не стал приверженцем сионизма и благословлял судьбу или случай, давшие мне возможность жить вне Израиля: быть пионером в пожилом возрасте, даже в стране предков, без крайней необходимости – незавидная участь.

«Страна предков» не компенсировала чуждости для меня окружающей среды сограждан со всех концов света, не исключая северной и центральной Африки. Могут сказать – да и говорили: остяки из Нарымского края или чукчи и якуты ведь были мне не ближе!.. Это было мнимое, неубедительное возражение. Общение с примитивными народностями Сибири (которого фактически у меня и не было) явилось бы результатом не зависевшей ни от меня, ни от них общей судьбы, навязанной нам ходом истории и произвольным усмотрением деспотической власти. Приобщение же к африканским или азиатским новоселам в Израиле явилось бы результатом добровольного выбора, и потому общение с ними должно было быть обязательным гражданским долгом тем более, что Израиль и формально признал себя достоянием всего еврейства на всех континентах, а не какой-либо отдельной его части на основании права «первых овладевших».

Подводя конечный итог еще не жизни, а книге, скажу: я чувствовал себя постоянно – человеком, русским евреем и, с 22 лет, политиком или «politician». Такое постоянство можно рассматривать как верность своему прошлому и «честность с собой и другими», как писали обо мне Дон-Аминадо, Зензинов и другие. Но в этом можно видеть и порок – неподвижность, застой, догматизм: «под лежачий камень и вода не течет»... Не мне судить, что правильнее, – могу ограничиться указанием этих двух противоположных оценок, имеющих одинаково свои основания.