Читать «Годы эмиграции» онлайн - страница 243
Марк Вениаминович Вишняк
Так случилось, что наша и предшествовавшая нашему поколению российская интеллигенция оказалась в числе тех, кого французы называют «защитниками проигрышных дел» (les avocats des causes perdues) или среди «великих неудачников» (des grands rates) XX века, невзирая на все частичные достижения и временные удачи, как и бескорыстную жертвенность. Может быть отчасти поэтому я так и не узнал за долгую свою жизнь, и никто удовлетворительно не разъяснил, куда мы идем? в чем смысл жизни? для чего существуем?..
Ответы, которые на эти вопросы давались и даются, представляются мне одинаково мнимыми, будь они эсхатолого-религиозными или историко-секуляризованными. Спасительный же в других случаях агностицизм в данном случае тоже не может помочь, потому что вместо ответа возвращает вопрошающего к исходному пункту, – к неведению, вызвавшему самый вопрос. Может быть, в утешение агностикам, следует сказать словами Андрэ Мальро, бывшего министра культуры во Франции: «Человек своего века, я – агностик, но верю, что агностическая цивилизация не переживет (нашей эпохи)».
Отсюда, от отсутствия ответа на главное, на мой взгляд, и неудовлетворенность, миросозерцательная и психологическая, мизантропия и неуверенность, чтобы не сказать taedium vitae, даже у самых альтруистических и жертвенных энтузиастов. И мое мироощущение, будучи безрадостным, было бы неправильно объяснять привычной ссылкой на возраст. Конечно, в известном смысле я «пережиток» своего времени, своих сверстников и почти всего идейного и политического своего окружения. Отчасти именно поэтому и считал я нужным зафиксировать и интимную сторону конечного итога своего жизненного опыта. Когда я сознательно вступал в жизнь, она была всё-таки лучше, легче и чище, чем стала позднее, после того, как и я активно вложился в нее, как умел и, в известной мере, как хотел. Таков печальный и малоутешительный конечный итог не только моей жизни, но и значительной части нашего поколения.
Р. S. На стр. 203 и следующей рассказано о том, как я совершенно неожиданно для себя попал в нью-йоркский еженедельник Тайм благодаря письменной интервенции проф. Спэкмэна из Боулдера, о которой я ничего не знал. А несколькими страницами ниже, в общей характеристике Тайм, упоминая о положительных сторонах журнала, я говорю о «сравнительном отсутствии кумовства» и проч. Придирчивый критик или недоброжелатель, да и не они только, могут увидеть здесь явное противоречие: Спэкмэн приходился зятем главному управителю Тайм, Матюзену. Но это лишь видимость противоречия, потому что в своем рассказе я забыл упомянуть о факте, сыгравшем едва ли не большую роль, чем рекомендация зятя Матюзена.
Незадолго до письма Спэкмэна своему шурину вернулся из Москвы с совещания союзников американский представитель Аверел Харриман и при встрече с руководителем Тайм, – если не ошибаюсь, то был председатель корпорации Тайм Джеме Линен – Харриман высказал недовольство, что Тайм недостаточно осведомляет своих читателей о советской России. Он, передавали, сказал: «Вы должны организовать у себя подобие существующего в Государственном Департаменте “русского стола” или подотдела, который собирал бы материал о положении в России из разных источников и подвергал бы его анализу и интерпретации здесь, в Нью-Йорке. Это служило бы дополнением и поправкой к тому, что доходит официальным путем чрез жесточайшую советскую цензуру». Тайм внял этому совету и решил организовать русский подотдел или «стол». Он был порожден суровостью советской цензуры, а я попал в Тайм благодаря совпадению во времени совета Харримана и рекомендации Спэкмэна. Без последней я, конечно, не был бы связан с Тайм – вот уже более 23-х лет. Но без того, что сказал Харриман, может быть, Тайм вообще не создал бы русский подотдел.