Читать «Дикий барин (сборник)» онлайн - страница 99

Джон Александрович Шемякин

То есть все как обычно. Разрешил женщинам беседы за столом – все, готовься. Сначала будут шуточки, потом слезы, потом неконтролируемые звонки каким-то далеким негодяям, снова слезы, вскрик: «Девчонки! классные!», смех, суматоха, вновь попытка неконтролируемого дозвона негодяям, смех, слезы, контролируемые звонки родным, которые спят, но теперь из-за звонков проснулись и волнуются из-за тщательной артикуляции дочки…

Следующий момент – уборка за гостями. Позывов прибрать за собой я у девушек не обнаружил. Мне, конечно, на работе платят меньше, чем уборщице, но я все-таки не уборщица.

У мужиков как-то все человечнее. Смели локтями огрызки и вскрытые банки на пол – уже как-то приличнее. Плюс у мужиков на столах редко встретишь раскисший розовый торт, похожий на обдолбанного Борю Моисеева.

Посидел за праздничным столом и ушел, унося с собой все самое интересное.

Опрятно лег спать, руки положил поверх одеяла, пижаму застегнул на верхнюю пуговку.

Хорошо быть дядей. Племяшка вроде и не чужая, и не жалко.

Налим

Утром объявил собравшимся за завтраком, что перепрофилировал наш центр пролетарских оргий в молочный санаторий.

Цепко оглядывая собравшихся, потряс перед ними счётами и объявил сумму убытков от бесчинств и излишеств. Сумму несколько преувеличил для ровного счета.

– Друзья! Пора приходить в себя! Еще не поздно! – вот так сказал и еще раз счётами потряс в воздухе. – Давайте, родные, стареть опрятно!

После же озаботился ужином.

Конечно, налим – он рыба зимняя. Налима надо имать по морозу из дымящейся проруби, трясущимися заиндевелыми руками, скусывая налипшие на усах и бороде сосули.

– Бейте его, братцы! – орешь в исступлении, как на измаильском приступе во главе обреченной колонны. – Багром его язви! Поддевайте, родненькие! Вон он, подлец! Тычь в него, Исидор Матвеич, под зябры суй!

Над твоей головой крутится вьюга, в набрякшем черном небе мечутся заряды снега, а ты, как бы в беспамятстве, тянешь на себя добычу, и пар валит от твоей сиротской шубейки, клубясь над синеющей лысиной.

Но раз принесли на двор налимов в разгар лета, то, понятно, пропадать им давать нельзя. Повелел, сложив руки на чреве, изготовить мне заливного галантину из пойманного с морковью, с сельдерейным нарезом и растертыми с горчицею и лимоном молоками. Бульон для галантину будет из петушьих гребешков, осветленный ложкой икры для оттяжки. Туда же вскипяченные в сливках раковые шейки опустят. Настругают мне огурчиков в стружку и выложат тертого осетрового балыка нежного. На лед поставят квасу петровского с изюмом и хреном для оживления воображения.

Таков, Фелица, я, развратен, но на меня весь свет похож!

Деликатессены

Нормальное состояние семьи для меня – это, конечно, тихое сидение в подвале в ожидании обеденной сирены.

Экономно горит коптилка, подпуская во тьму струйки жирного чада. Я вожу пальцем по строкам, читаю вслух. Вокруг чумазые лица домочадцев. А я эдак, чуть с запинкой, читаю, значит:

– Рыдающие и оборванные, но стойкие в привычной горести и маете, жители деревни вернулись на свои бесплодные поля, дабы наскрести в пыли корнеплодов для питания тела и душевной надежды. Однако ж – о горе! о злосчастие превратностей судеб! – смогли увидеть лишь то, что поля их затянуты пагубным зелень-болотом, начавшим, впрочем, уже дымно гореть с северной стороны… Деревенские жители стояли на коленях пред этой разверзающейся картиной наступающей осени, горячо благодаря Создателя, что на этот раз, в этот благодатный год, все начиналось, судя по всему, неожиданно хорошо… – Вытираю краем ветоши слезящиеся глаза и обращаюсь к собравшимся вокруг родным: – От так от, ребяты, от они какие – рискованные вложения во фьючерсы без прикрытия!..