Читать «Дикий барин (сборник)» онлайн - страница 97

Нет, только чрезвычайное обилие и крайнее многообразие сыночков гарантирует обеспеченную и надежную старость. Чтобы было у кого спросить: «Чьи это горячие слезы благодарности падают мне на руки? И кто сколько денег милому папе принес?»

Многие спрашивают у меня, когда же я прекращу свои генетические эксперименты, когда закончится эта операция по моему размножению под кодовым наименованием «Грязный Гудини»?

Всегда отвечаю очень подробно, привлекая наглядный материал, который тут же вот крутится у ног в поисках жратвы.

– Вот этот, к примеру, – выбираю я наугад, – как тебя, кстати, зовут, мальчик? Я помню, да, Никифор. Он же «нумер четыре». Вот Никифор очень необходим! Пока он за миску каши умеет только громко аплодировать и снимать с меня ботинки при моем пробуждении в прихожей. Но очень скоро ему будет семь, мы подлечим его воображение, и он найдет себе хорошую работу. Станет таскать мне деньги, или что там он будет за работу получать, репу или известь… Я горжусь этим славным птенцом старого стервятника!

Артистизм

Лишний раз убеждаюсь в своем умении на ровном месте выстроить стройнейшую теорию. Полную смыслов, подтекстов и прочего богатства по семнадцать рублей килограмм.

Мне ведь много не надо. Я не чрезмерен.

Нужны, в принципе, только слушатели и благодарственные крики по завершении изложения. Я ведь не африканейский зверь Ехиандр, коий рожесны свои отворяет в тишине и сугубой темноте, боясь, воиея и стеная в воду. Мне нужна какая-то аудитория.

Долгое время роль аудитории (по жребию) брали на себя домашние мои, друзья и прочий малоценный с научной точки зрения сброд. Искупала их травоядное пугливое слабоумие только послушность. Я взымал с них жертву, они, подлечившись, снова становились веселы.

Но! Изменяя условия, изменяем и популяцию. Выживают не лучшие, а наиболее адекватные окружающей среде.

Артистизм в моем доме – это гарантия выживания.

Робкий и некрупный домашний родственник мой, сынок какой, или племянник, или еще какое пугливое щетинистое существо, пробирается, крутя ушами, по темному коридору, для потакания своим слабостям. Ну, не знаю, жрать он пробирается на кухню или, напротив, тащит с кухни что-то, глухо звякающее о стакан. Может, из ночного возвращается, за всеми не уследишь. Бредет, короче, растопырив руки в темноте, ориентируясь более на инстинктивную память, чем на запах родной лежанки на нарах.

А тут я! Выпрыгиваю эдаким барсом, рыча и хлопая хвостом по впалым хищным бокам своим. Усы в стороны! В зубах измочаленный карандаш. В волосах же перья и кусочки сургуча. Халат в прихотливой пятнистости, при которой уже непонятно, что жрали в нем вчера, но полная уверенность, что некое сопротивление хозяину халата все же оказывали, не сразу сдались.