Читать «Что я видел. Эссе и памфлеты» онлайн - страница 129

Я навсегда сохраню в памяти день, когда он посадил меня к себе на колени, открыл этот переплетенный в пергамент томик Тацита в восьмую долю листа, издательства Эран, и прочел эту строчку: «Urbem Romam a principio reges habuere».

Он прервался и пробормотал в полголоса:

– Если бы Рим сохранил этих царей, он не был бы Римом.

И, нежно глядя на меня, он повторил эти великие слова:

– Дитя, свобода прежде всего.

Однажды он исчез из дома. Тогда я не знал почему. Внезапно начало что-то происходить, была Москва, Березина, начались мрачные времена. Мы отправились к отцу в Испанию. Затем мы вновь вернулись к фельятинкам. Однажды октябрьским вечером 1812 года мы с матерью проходили мимо церкви Сен-Жак-дю-От-Па. На одной из колонн портала, той, что справа (впоследствии мне порой приходилось видеть эту колонну), висело большое белое объявление. Прохожие с некоторым опасением косились на него и поспешно уходили. Моя мать остановилась и сказала:

– Читай.

Я прочел следующее:

«Французская империя. По приговору первого военного совета на равнине Гренель за участие в заговоре против империи и императора были расстреляны три бывших генерала: Мале, Гидаль и Лагори»¹².

– Лагори, – сказала мне мать, – запомни это имя.

И она добавила:

– Это твой крестный.

V

Вот такие призраки я различаю в глубине моего детства.

Это одна из фигур, которые никогда не исчезали с моего горизонта.

Время не уменьшило, а, напротив, увеличило ее.

Удаляясь, она становилась все больше и больше, что свойственно лишь духовным величинам.

Она оказала на меня неизгладимое впечатление.

Не напрасно тень изгнанника пронеслась над моей головой в столь раннем возрасте, и я слышал голос того, кто, умирая, должно быть, произнес это слово, выражающее право и долг: свобода.

Это слово было противовесом целому воспитанию.

Человек, который публикует сегодня этот сборник, Дела и речи, и который в этих томах – До изгнания, Во время изгнания и После изгнания – распахивает настежь для современников свою жизнь, преодолел многие заблуждения. Он рассчитывает, если Господь даст ему на это время, рассказать о них в книге под названием История внутренних переворотов порядочного человека. Каждый человек, если он искренен, может превратить путь своей души, для каждой души свой, в дорогу в Дамаск¹³. Он, как уже где-то говорил, сын жительницы Вандеи, подруги мадам де Ларошжаклен, и солдата революции и империи, друга Дезе, Журдана и Жозефа Бонапарта¹⁴; он испытал на себе последствия изолированного и сложного образования, в котором изгнанный республиканец спорил с объявленным вне закона священником. В нем всегда жили патриот и вандеец; он был сторонником Наполеона в 1813 году и Бурбонов – в 1814-м. Как почти все люди начала века, он был тем же, чем и сам век: непоследовательным и порядочным, легитимистом и вольтерьянцем, литературным христианином, либеральным бонапартистом, социалистом, движущимся наугад в монархии; до странности реалистичные, удивительные сегодня нюансы; он всегда был искренним; он пытался рассмотреть что-то среди всех этих миражей; все возможные варианты правды были по очереди испробованы им и иногда обманывали его разум; эти следующие одно за другим заблуждения, в которых, заметим, он ни разу не сделал ни шага назад, оставили след в его произведениях; там и сям можно заметить их влияние; он, он заявляет об этом здесь, никогда в том, что написал, даже в его книгах для детей и юношества, нельзя будет найти ни строчки против свободы. В его душе шла борьба между монархическими идеями, которые ему внушал католический священник, и свободой, рекомендованной солдатом республики; свобода одержала победу.