Читать ««Назад к Достоевскому!»» онлайн - страница 4

Владимир Михайлович Шулятиков

Одним словом, обвинительная речь обратилась, по воле г. Булгакова, в похвальное слово, «contra» в «pro». Впрочем, если бы г. Булгаков разобрал, как следует, приведенную цитату, ему пришлось бы разрушить одну из «иллюзий», созданных идеалистической философией, – раскрыть «тайну» учения о примате автономной «личности», тайну учения о так называемом «субъекте развития». Это учение, сводящееся к апологии индивидуальных «переживание», зиждется именно на указанных «эгоистических» предпосылках.

Мы не будем здесь подробно останавливаться на других отдельных чертах миросозерцания Ивана, давших повод критику – нео-идеалисту к произнесению ряда «похвальных слов», не будем анализировать всего цикла «противоречий», которыми «болеет» герой Достоевского. Ограничимся немногим. Отметим, во-первых, общую реальную подпочву, определившую для неверовавшего ни во что «трансцедентное» Ивана требование обосновать мораль и культ прогресса при помощи санкции этого «трансцедентного». Без «трансцедентного? «Все позволено» – таково известное, излюбленное положение Ивана. Выставляя его, Иван говорил, именно, как представитель общественной группы, не участвующий активно в совершающемся росте жизни: в пределах того суженного социального кругозора, который он имел в своем распоряжении, действительно, реальная жизнь представлялась чем-то в роде «бессмысленного» хаоса, суженный социальный кругозор понижал его понятия о человечестве до понятия о сонме «диких и злых животных». Но Достоевский сообщил своему герою и смутные отголоски тех прогрессивных веяний и концепций, с которыми сам был некогда знаком, сообщил более высокую оценку жизни и человечества. В результате в душевном мире Ивана оказалось две «бездны» – два абсолютно непримиримых миропонимания. И Иван поспешил прибегнуть к способу фиктивного примирения: он объявил, что решение вопроса зависит от признания «тайны и авторитета». Решение было подсказано характером полученного им «наследия отцов»: в этом «наследии» сохранялся большой запас элементов «авторитетной» и «патриархальной» психологии.

Затеи два слова о проблеме «зла», о культе «страданий», исповедуемом Иваном Карамазовым. Позволяем себе выделить эту проблему из ряда других вопросов, возбуждаемых героем Достоевского, и остановился на ней потому, что с некоторых пор она начинает входить в большую моду среди современного интеллигентного общества – особенно с легкой руки ницшеанства, в основе которого лежит, как известно, апофеоз «великого страдания».

Только страдание является рычагом развития; все усовершенствование рода человеческого достигнуто страданием; отсутствие страдания знаменует собой застой, мещанскую пошлость; освобождение человечества от страданий, наступление царства всемирного счастья, было бы равносильно, поэтому, смерти человечества: такова квинтэссенция ницшеанской доктрины. Те же мысли, в своеобразной форме высказывает устами своего героя и Достоевский.

Итак, «зло», страдание необходимы. Подобная постановка дает г. Булгакову случаи лишним раз обратиться к своему излюбленному «коньку», «Вопрос, который с такой трагической силой и безумной отвагой ставит здесь Иван… есть вековечный вопрос метафизики, старый, как мир, вопрос, который, со времен Лейбница, стал называться проблемой теодицеи». «Проблема эта разрешима или устранима только путем метафизического», мистического «синтеза». Рекомендуется опять «фиктивное» решение.