Читать «Парижские подробности, или Неуловимый Париж» онлайн - страница 49
Михаил Герман
В то лето французы – быть может, впервые – позволили себе смеяться над былым кошмаром. В многочисленных балаганчиках, возведенных в саду Тюильри, шли нехитрые спектакли – нарочитая смесь ярмарочного гиньоля и циркового представления, где и Марат, и король со своей семьей, и Дантон, и Робеспьер, и даже Сансон были представлены водевильными злодеями и столь же водевильными страдальцами.
Памятная доска на ресторане «Прокоп»
Действительно, отчасти эта странная феерия перекликалась и с «Островом пингвинов», и даже с убранством кафе «Прокоп». Не могу сказать, что нашел в себе довольно хладнокровия и философичности, чтобы радоваться балаганчикам с их изживанием трагедии через смех, и что всегда хотел смеяться вместе со зрителями. Для этого надо быть французом, причем способным по-настоящему независимо мыслить. Тем более невозможно это для человека, прожившего более полувека при советском режиме. Мы привыкли восхищаться, клеймить, разоблачать и ненавидеть. Снисхождение и терпимость не были нам знакомы.
А Франция уже давно приближалась к приятию непоправимости истории, к примирению с былым. В стране, где, по выражению Анатоля Франса, «коронован разум», в стране великих историков настоящее все больше становится главным: прошлое может быть уроком, но не веригами, а будущее не рассматривается как сияющая цель. Устремленность к объективному знанию была непременным качеством французских историков и особенно великой школы «Анналов». «К несчастью, привычка судить в конце концов отбивает охоту объяснять, – писал один из ее основателей, Марк Блок. – Когда отблески страстей прошлого смешиваются с пристрастиями настоящего, реальная человеческая жизнь превращается в черно-белую картину. Уже Монтень предупреждал нас об этом: „Когда суждение тянет вас в одну сторону, невозможно не отклониться и не повести изложение куда-то вкось“».
В этой стране умеют иронически относиться к истории и смеясь изживать боль, ненависть, даже горе. Когда умерла так многими любимая Франсуаза Саган, спустя лишь несколько дней после ее кончины в пустяковом телешоу потешались над ее привычками и пародировали ее манеры. Там иное отношение к смерти, а смехом можно выразить и любовь…
Тюильрийский сад выходит на площадь Согласия (Конкорд).
После удивительных и шумных представлений, музыка которых гремела в аллеях сада, простор великолепной площади, даже наполненной плотным и тяжелым шумом машин, казался относительно спокойным.
Это, наверное, красивейшая площадь в мире. Она знаменует и воплощает на языке архитектуры лучшее, что было в XVIII веке, который французы называют
